Судорожно глотнула, на негнущихся ногах спустилась со стремянки и отвесила ему поклон.

Норн усмехнулся:

— Слышал, на праздник собираешься? Мирабель позволила. Так вот: никуда ты не пойдёшь. Ни сегодня, ни через неделю. Без моего разрешения. А его теперь будет сложно заслужить. Доверие приобретается долго, а теряется за минуту.

Он встал и направился ко мне. Что-то в его движениях свидетельствовало об опасности, заставив подумать о путях к отступлению.

Я ближе к двери, я успею…

— Мечтала сбежать? Все эти пять лет грезила о родине? Так я тебя расстрою: нет больше того Кевара Конечно, княжество существует, но ваш князёк давно убит. Правда, армию оттуда уже вывели: всех, кто сопротивлялся, истребили. Так что Кевар отныне — одна из наших дойных коров, регулярно пополняющая казну за право дышать воздухом свободы.

Нет, не может быть! Хоть что-то, да осталось! Моя родина, мой город, родные… Что бы вы ни говорили, Сашер альг Тиадей, я хочу взглянуть хотя бы на пепелище.

Я знаю кеварийцев, они не выдадут. Просто промолчат, не доложат араргским соглядатаям.

Попытаюсь найти отца, тётю, узнать, где похоронена мама (теперь я пришла к выводу, что её убили), что стало с Иахимом ллор Касана и его семьёй, подругами. Если там действительно пепелище, уеду в другие края. Ещё не все подконтрольны Араргу в долине Старвея, где-то я смогу осесть и начать всё сначала. Надеюсь, не одна.

— И как, всё ещё туда хочешь? — в голосе появились шипящие нотки. Вот она, злость, боль и обида. Изобьёт снова или сообщит «прекрасное» известие?

— Кевар — мой дом, но нет никакой надежды…

— Лжёшь! Как всегда, лжёшь, змея!

Он отвесил мне пощёчину, потом, неожиданно притянув к себе, поцеловал и оттолкнул. На этот раз ударил несильно, просто не сдержался.

— Знала, что я грезил о ребёнке, на всё был готов, — и хладнокровно их травила, — хозяин отошёл к столу, так крепко сжав его край, что побелели костяшки.

— Я не травила, хозяин. Зная, что беременна, я никогда бы не убила малыша.

— Да, ты их любишь… Ангелину любишь… Снова, небось, обзавелась этой дрянью?

— Но я ни разу не была в городе, хозяин.

— Значит, только это тебя остановило? Так вот, если увижу, если узнаю, а я узнаю, то…

Не договорив, он снова сел, жестом приказав подойти и встать напротив. Молчал, просто смотрел на меня, а я, наоборот, старалась избегать его взгляда.

Сейчас кошмар вернётся. Чувства всё ещё сильны в нём, он ничего не забыл. И понял, о чём я мечтала все эти годы. А за мысли о побеге торху по голове не погладят.

— В постели тоже лгала?

Я не ожидала такого вопроса, но честно ответила: «Нет».

— Да неужели? — ехидно переспросил хозяин. — А чего ж так? Нужно быть последовательной. Значит, когда обращался, как с женщиной, нравилось. Что ж, теперь будешь вещью. Мне нужен наследник, и я его получу. Разделась и легла.

— Что? — я испуганно взглянула на него.

Норн встал, грубо ухватил за руку и, пресекая сопротивление, толкнул на диван лицом вниз. Я попыталась вырваться, предчувствуя боль, которую принесёт близость, первую боль за пять лет, но меня надёжно придавили, задрали юбки и стащили нижнее бельё.

Значит, как Шоанез, если ещё не хуже…

Так и есть — рывком раздвинул ноги, вставил между колено, чтобы обратно не свела. Наверное, расстегивает штаны.

— Прошу вас, хозяин, пожалуйста, не надо! — сдавленно, с трудом приподняв лицо от обивки, прошептала я. — Умоляю, пощадите!

— Пощадить? Ты сама этого добивалась, всё сделала, чтобы я относился к тебе, как к вещи. Так получай!

Я разрыдалась.

Шоан, какая же я дура! Думала обхитрить судьбу, забыла, кто я есть — рабыня. Не желала зачать среди ласки — так получай боль и насилие.

Но боли не последовало. Всхлипывая, ждала её, но ничего не последовало. Более того, норн убрал руку и колено, давая возможность сесть. Но я не спешила, всё ещё не веря.

Слёзы градом катились по щекам.

Мягкое касание подбородка губами и шёпот:

— Я этого не сделаю. Поверила, что изнасилую? Нет, до этого не делал и теперь не стану. Просто ярость нахлынула, когда вспомнился твой поступок. Надеюсь, понимаешь, насколько больно мне сделала?

Норн обнял и смахнул слёзы со щеки.

— Тихо, не плачь. Дай посмотреть, что с твоими ушибами. Вроде, зажили. Успокойся, я уже не злюсь, простил тебя. Может, напрасно, но всё равно.

Я осторожно взглянула на него: те же янтарные глаза, но без следов гнева.

Руки ласково гладят, осторожно: чувствует, как вздрагиваю от каждого прикосновения.

Снова поцеловал и отпустил, сказав, что с сегодняшнего дня могу приступать к прежним обязанностям.

Вечером с опаской постучалась в дверь спальни хозяина. После дневного разговора и наказания (обидно, но я осталась дома, прильнув к окну, прислушиваясь к отголоскам праздника) хотелось оказаться как можно дальше от этой двери, и малодушно оттягивала неприятный миг.

Я понимала, что причинила норну страдания, случайно нашла и ударила в самое больное место, и опасалась мести: унижение, причинённое рабыней, не забывается. И преданное доверие. Другое дело, что я никогда не считала себя обязанной быть искренней, любящей, а он, видимо, думал иначе. И, судя по всему, был откровенен. В пределах разумного.

Сказал, что простил. Не только ли на словах?

Сегодня он поступил странно: не изнасиловал, хотя был в своём праве. Но опять в последний момент остановился, более того, даже начал успокаивать. Неправильные эмоции: слишком личные, слишком связанные со мной. Неужели действительно любит? Или просто боится испортить: мне же детей рожать. Но ведь изнасиловать можно по-разному, необязательно с риском для жизни — вот бы и ребёнка сделал. Не с первого — так со второго раза.

Ответа на стук не последовало, но я вошла.

Хозяин сидел в кресле и рассматривал на просвет бокал вина. Из-за бутылки выглядывал край почтового конверта.

Радуясь, что он не обращает на меня внимания, поставила на место кувшин с горячей водой, приготовила таз, мыло, полотенце, поинтересовалась, не желает ли норн принять ванну. Нет, не желает, только приказал забрать в грязное рубашку.

Молча умылся, потом на несколько минут, пока расстилала постель, остался в ванной один. Вышел оттуда только тогда, когда я уже стояла у двери, надеясь, что дозволят уйти.

— Боишься? — хозяин окинул меня пристальным взглядом. — Что ты сейчас чувствуешь?

— Разве такие мелочи интересны хозяину?

— Представь себе. Оказывается, я совсем тебя не знаю. Шоколад любишь? Иди, бери. Садись.