Поняв причину моего взбледнения и веселья Зильбермана благодаря его красочному рассказу о моей встрече, Мартынов весело гыгыкнул:

— Ничего, пройдет. А теперь о деле. Отчет о командировке дашь позже, позже и обменяемся новостями, а сейчас, — он посмотрел на часы, — сейчас нам к товарищу Берия. Хорошо, что вы не сильно много времени на «кустики» потратили.

Под горячий душистый чай Лаврентий Павлович расспрашивал о моих личных впечатлениях от закончившейся командировки. Вот только вопросы были какие-то необязательные, дежурные. Мне показалось, что ему было интересно не то, о чем я рассказываю, а то как. Наконец, когда чашки опустели, он вздохнул, снял свое знаменитое пенсне, потер переносицу и спросил:

— Андрей Алексеевич, вы слышали что-нибудь, связанное с Катынью?

Я подобрался, поняв — вот оно! Берия обманчиво спокойно смотрел на меня, ожидая ответа.

— Да, Лаврентий Павлович. Слышал. И много. Не сейчас конечно, а тогда, — я пожал плечами, — в прошлой жизни, так сказать.

— Расскажите все, что вы помните, — Берия слегка подался ко мне. — Это очень важно, Андрей Алексеевич.

— Понимаю, товарищ народный комиссар.

Помолчав, собираясь с мыслями, я начал рассказывать:

— В свое время мне довелось многое прочитать о так называемой Катынской трагедии…

— А почему так называемой? — переспросил Лаврентий Павлович.

— Да сделали из расстрела людей шоу на долгие годы, вот почему! Куча уродов, называющих себя политиками, историками и журналистами, делали на этом деньги, зарабатывали себе политический капитал и тому подобное. Да и с чьей точки зрения трагедия? С точки зрения поляков? Они враги. В моем времени уже забыли, как «нежно и добро» относились поляки к красноармейцам, захваченным в плен благодаря «гениальности» Тухачевского в 20-х годах. Да и позже тоже. С точки зрения «демократической общественности»? Так эта «демократическая общественность» хлопала, когда чеченцы резали головы русским пацанам, когда по всему бывшему СССР «братские народы» убивали русских, когда в Прибалтике эсэсовцев делали национальными героями, борцами за независимость. Актрисы визжали в экстазе, когда расстреливали Белый дом, поддерживали уничтожение сербов в Косово и войну в Югославии. Именно демократы прятали нацистов в США и других странах, уничтожали тысячи людей ради нефти на Ближнем Востоке и многое, многое другое. Даже если действительно мы расстреляли пленных польских офицеров в 40-м году, я не считаю это трагедией. Извините, товарищ народный комиссар, меня немного занесло не в ту сторону, но…

— Ничего, ничего. — Берия откинулся на спинку кресла и махнул рукой, отметая мои извинения. — Продолжайте. Рассказывайте с самого начала все, что вам известно по данному вопросу.

— Насколько я помню, в том мире в 1943 году в районе Катыни, под Смоленском, немцами были якобы обнаружены могилы с расстрелянными поляками. Гитлеровцами была создана специальная комиссия с привлечением международного Красного Креста и поляков. В их присутствии была вскрыта часть захоронений. По результатам их работы был поднят шум о преступлениях большевиков и тому подобное. Что якобы летом 1940 года органами НКВД были расстреляны десятки тысяч пленных поляков. Уже в 90-х годах правительство «демократической России», целуя польские зады, заговорило о признании факта расстрела поляков, публиковало якобы подлинные документы.

— Значит, у вас есть сомнения, что именно НАШЕ ведомство причастно к уничтожению пленных польских офицеров? Я правильно вас понял, Андрей Алексеевич? На чем основаны ваши сомнения?

Было заметно, что Берия искренне заинтересовался моим мнением. Мартынов смотрел на меня с не меньшим интересом, ожидая продолжения.

— Правильно, Лаврентий Павлович. Именно сомневаюсь. Я считаю, что какое-то количество поляков действительно расстреляно нами. Но основная масса — дело рук немцев.

— На чем основаны ваши сомнения?

— Много разных моментов, Лаврентий Павлович. Во-первых, оружие, которым производилась казнь поляков. Гильзы были от немецкого оружия. Многие тогда доказывали, что НКВД закупал оружие в Германии. Но я сомневаюсь, что на эти цели пустили бы недешевые боеприпасы и оружие. Гораздо логичнее и надежнее использовать обычные наганы. Да и дешевле это бы обошлось. Во-вторых, это то, что было найдено в могилах. За время нахождения здесь я убедился в профессионализме сотрудников государственной безопасности. Насколько я понимаю, для подобного рода акций существуют определенного рода инструкции и правила. Сомневаюсь, что инструкции допускали сохранение у расстреливаемых офицеров документов, писем и тому подобных вещей, найденных в захоронениях. Но если предположить, что немцам попал в руки лагерь с пленными поляками, то все становится более похожим на правду. Немцам пленные пшеки и даром не нужны были, они и «решили» эту проблему кардинально. Да и сохранность трупов на момент вскрытия могил косвенно работает на эту версию. А в 1943-м, когда в войне наступил коренной перелом, немцы решили разыграть польскую карту, пытаясь внести разлад в антигитлеровскую коалицию. А учитывая «любовь» поляков к России, немудрено, что версия гитлеровцев им наиболее близка.

— М-да… — Берия в задумчивости повертел в руках карандаш. — Интересно, интересно. Как-то упустили мы эту часть нашей жизни из виду.

Помолчал пару минут и, приняв решение, продолжил:

— Александр Николаевич! Через час подъедут специалисты, пусть они пообщаются с Андреем Алексеевичем. А вы, товарищ Стасов, постарайтесь максимально подробно ответить на вопросы. Я знаю, что вы не очень любите общаться с нашими врачами, но придется потерпеть. Все, товарищи. До свидания.

— До свидания, товарищ народный комиссар, — почти хором ответили мы и отправились к Мартынову.

Пока мы шли до мартыновского кабинета, Александр Николаевич молчал. У меня тоже не было особого желания говорить о чем-либо. В голове все крутились мысли о Катыни. Бляха муха! Интересно ведь! Кто же там отметился, наши или немцы? Да и сам факт вызова к Берия по этому вопросу может говорить о разном. Как о том, что немцы что-то раскопали, так и о том, что наши что-то нашли. Если повезет, то скоро и так все узнаю, так что гадать не буду. Размышляя об этом, машинально взял рюмку с коньяком и только тогда заметил, что уже сижу за столом у Мартынова, который внимательно смотрел на меня.

— Вернулся в мир? — Александр Николаевич усмехнулся. — Хорошо. Давай-ка, Андрей, выпьем за твое возвращение и побеседуем. Я вижу, что кое-что тебе нужно объяснить.

Выпив коньяк и закусив кусочком шоколада, я вопросительно уставился на командира.

— Ситуация следующая. Как ты знаешь из сводок, две недели назад Красная армия отбросила немцев от Смоленска. Вернее, от места, на котором когда-то был город Смоленск.

— Почему был, Александр Николаевич? — Я удивленно посмотрел на него.

— Потому что его больше нет! Ни одного здания не осталось. Горы разбитого, обожженного кирпича и бетона — вот что осталось от города. Сейчас рассматривается вопрос о целесообразности восстановления города на старом месте. Вот такие дела, Андрей. Но это частности. Для нас гораздо важнее другое — сотрудниками контрразведки было обнаружено массовое захоронение. При вскрытии одной из могил найдены расстрелянные поляки. Еще до начала войны с немцами я участвовал в некоторых мероприятиях, связанных с польскими пленными. Поэтому могу ответственно заявить: к этим захоронениям мы не имеем никакого отношения. Вернее, не так. — Он откинулся на стуле и раздраженно передернул плечами. — Интересная история получается. Действительно, часть пленных по решению особого совещания была расстреляна. Но сейчас речь идет о гораздо больших цифрах. На порядок больших…