Где-то позади меня поток, по которому я шел в Подземный мир, свернул в скалы и исчез. Но сейчас где-то впереди снова была вода. Я чувствовал ее запах. Такой же запах, как исходит от природного глубокого колодца, – не слишком дурной, но и не притягательно чистый. Наверное, нужно действительно сильно страдать от жажды, чтобы пить из такого.

С каждым шагом я был все сильнее уверен в том, что иду верным путем. Я заметил тропу в фут шириной, которая была словно желоб, выбитый в камне ногами бесчисленных мертвецов, спускавшихся сюда. Но поблизости все равно никого не было.

Откуда-то спереди я услышал бормотание, голоса временами повышались, словно два-три человека сошлись в жестоком споре. Вскоре я вышел из узкого прохода в обширную мрачную пещеру. Примерно в сотне ярдов впереди я увидел смутные тени – мне показалось, что какие-то люди стоят на берегу у длинной ладьи, покачивающейся в мелкой темной воде почти у самых их ног.

По-моему, все в мире помнят из услышанных в детстве историй, что умерших перевозит в царство мертвых через реку Стикс в своей ладье Харон. Потому я с первого взгляда понял, кто это. С тех пор, как я встретился с гидрой, я стал куда сильнее верить в легенды.

Подойдя еще ближе, я сумел получше разглядеть перевозчика и тех, кто стоял на берегу. Это был высохший старик в темных лохмотьях. По лицу его и рукам я увидел, что он невероятно стар, однако он так размахивал руками, что становилось понятно – до дряхлости ему далеко. Его ладья была так же темна, как и вода, в которой она качалась. С первого взгляда мне показалось, что она около тридцати футов длиной, хотя потом я увидел, что она поменьше. Сейчас он стоял в ладье один, на корме, откуда ему легко было управлять ладьей с помощью шеста.

Думаю, я мог бы перейти реку вброд или переплыть, какая бы опасность ни таилась в темной воде, но я предпочел уговорить Харона, а не делать вид, что бегу от него. Я словно искал препятствий только для того, чтобы радостно прорваться сквозь них.

К тому времени мои глаза уже привыкли к постоянной темноте. Стикс был широкой, мрачной, медленной рекой. Противоположный берег терялся в клубящейся тьме. То и дело на поверхность воды из глубины поднимались пузырьки воздуха.

Стоявшие на берегу и спорившие с перевозчиком темные фигуры было трудно рассмотреть в подробностях, даже когда я подошел к ним близко. Наверное, это были тени пяти или шести людей, которые только что прибыли сюда, как и я. Я не раздумывая решил, что они, в отличие от меня, мертвые, и сейчас им, как и всем мертвым, предстоит переправа на тот берег.

Но когда я подошел совсем близко, я увидел, что двое или трое из них еще ровно, заметно дышат, а один даже задыхается от ужаса и усталости, – значит, они ничуть не мертвее меня, по крайней мере, не окончательно мертвы. Я вспомнил о странном состоянии царицы Алкесты в объятиях Таната.

Большинство легенд сходились в том, что там, где я сейчас находился, только что прибывшие души должны договориться с перевозчиком о плате за перевоз на другую сторону реки. Действительно, сейчас один из них визгливо требовал, чтобы его перевезли бесплатно.

Один из его спутников пытался успокоить спорщика, которого, как оказалось, звали Мениппом. Я растолкал остальных, стоявших рядом со спорщиком, и принял участие в разговоре с Хароном, несмотря на то что этот самый Менипп возмущенно уставился на меня, как только я открыл рот в его защиту.

Харон тоже возмутился по поводу моего вмешательства.

– Я Геракл из Кадмеи, – сказал я перевозчику, когда он повернулся ко мне с протянутой для платы рукой. А затем заявил: – Я пришел в эту мерзкую дыру в поисках Таната. Где он?

Теперь Харон впервые пристально посмотрел на меня, и его глаза расширились. Несомненно, впервые за его жалкую жизнь он услышал такой вопрос, и по тому, какой страх отразился на его лице при звуке моего имени, я понял, что моя слава достигла даже Аида. В этом подобии мира не было места для такого дерзкого наглеца, как я, потому я припугнул перевозчика палицей и заставил его ответить мне.

Голос его дрожал, хотя он и храбрился.

– Господин мой Геракл, что касается платы…

Я потерял терпение. Спрашивать с меня плату за такую переправу?

– Плата? Ты говоришь о плате? Как ты смеешь вообще со мной об этом говорить? Ты, жалкая нечеловеческая тварь, как ты вообще смеешь кого бы то ни было об этом спрашивать?

– Это… это обычай, господин…

– Да пошел он в Аид, твой обычай, – проревел я, затем замолк, осознав, что мои слова в данном случае не имеют смысла.

Затем он стал говорить, что его лодка слишком хрупкая, чтобы выдержать вес живой плоти, но я отмел эти возражения, потому что уже увидел, что остальные дышали. За исключением Мениппа, все они, похоже, были готовы идти куда угодно, как овцы.

Наконец мы отчалили, и я больше не слышал от нашего перевозчика никакой чепухи по поводу платы за перевоз. Харон быстро вел свою лодку через широкую темную реку, демонстрируя силу, просто невероятную в таком ссохшемся теле.

Как только нос ладьи коснулся берега Преисподней, я спрыгнул наземь и пошел прочь, не оборачиваясь. За спиной я слышал, как Менипп снова заспорил с перевозчиком, хотя уже переправился на другой берег. Сейчас несчастный пассажир требовал, чтобы его вернули назад, а Харон решительно отказывался и угрожал.

Пусть же легенды расскажут, что за то, что Харон перевез меня, его наказали, поскольку живой человек не имел права беспрепятственно войти в Преисподнюю. Может быть, и так, но, думаю, если бы он попытался остановить меня, то одними побоями дело не обошлось бы.

Однако судьба этого жалкого перевозчика имеет мало общего с той историей, которую я собираюсь вам рассказать. От берега местность постепенно повышалась, а через тридцать-сорок шагов снова начался спуск. Наугад пробираясь все глубже в Преисподнюю, я начал встречать страшные тени, которые, видимо, были действительно тенями умерших.

Тут и там в этом темном краю я встречал медленно движущиеся группы слабо светящихся теней, а иногда и одинокие тени. Сейчас, много времени спустя, я понимаю, что только часть из всех умерших на земле бродила там в виде этих прозрачных образов. Оказавшись там, я с первого взгляда увидел разницу между теми, кто скитался в виде теней, и теми, кто был во плоти.

Иногда и те, и другие отвечали мне, когда я заговаривал с ними, иногда их слова даже имели смысл, но за ними не стояли чувства. Когда я собрался с духом и прикоснулся к одной из теней, моя рука прошла насквозь, и лишь ладонь и пальцы на мгновение ярко вспыхнули.

Поначалу я действительно испугался – в первый раз с начала моего одинокого путешествия. Но когда я получше посмотрел на тех, кто был просто тенями, они очень напомнили те видения, что явил мне Атлас, – иногда и эти тени тоже были ясными и яркими и двигались почти как живые. И все же они больше походили на отражения в гладком зеркале, чем на души некогда бывших живыми людей.