– И справедливо-таки, – сказал он.

– Эти два рода людей, – продолжал я, – распространяясь по всему государству, возмущают его, как от жара и желчи возмущается тело. И для них-то нужен добрый врач и законодатель государства, не менее чем мудрый пчеловод, чтобы он издали принимал меры осторожности, и особенно смотрел, как бы они не отроились, – если же отроятся, как бы поскорее вырезать их вместе с матками.

– Да, клянусь Зевсом, непременно, – сказал он.

– Итак, чтобы раздельнее усмотреть, что хотим, вот каким образом примемся за дело.

– Каким?

– Демократическое государство, как оно есть, разделим словом на три части. В нем одну часть составят подобного рода трутни: они возникают здесь хоть и вследствие своеволия, но не меньше, чем при олигархическом строе.

– Это так.

– И здесь они много ядовитее, чем там.

– Как это?

– Там они не в почете, наоборот, их отстраняют от занимаемых должностей, и потому им не на чем набить себе руку и набрать силу. А при демократии они, за редкими исключениями, чуть ли не стоят во главе: самые ядовитые из трутней говорят и действуют, а другие, сидя возле трибуны, шумят и не позволяют, чтобы кто-нибудь говорил иначе. Так что в подобном правлении всем распоряжается только эта сторона, и исключений немного.

– Конечно, – сказал он.

– Но из народа всегда выделяется следующее.

– Что такое?

– Из всех дельцов благонравнейшие по природе бывают большею частью самыми богатыми.

– Вероятно.

– Поэтому с них-то трутням всего удобнее собрать побольше меду.

– Да у тех-то как возьмешь, у которых его мало?

– Так богатые-то эти называются, думаю, пастбищем трутней.

– Почти так, – сказал он.

– Наконец, третий род – чернь, люди рабочие, ни в какие сделки не вдающиеся и мало приобретающие. Но они многочисленны и, когда соберутся, – в демократии составляют сторону могущественную.

– Так, – сказал он. – Впрочем, нечасто делает это чернь, если не попробует немного меду.

– А не тогда ли она всякий раз пробует его, – спросил я, – когда вожди народа, отняв имущество у владельцев, и раздавая его черни, могут большую его часть брать себе?

– Да, именно так и пробуют они, – сказал он.

– Поэтому ограбленные принуждены бывают защищаться, говоря вслух черни и делая, что можно.

– Как же иначе?

– Между тем другие подали донос, будто те злоумышляют против черни и намерены быть олигархами, тогда как нововведений им вовсе не хотелось.

– Что же далее?

– Наконец, видя, что чернь решается обидеть их не по своей воле, а по незнанию, поскольку вводится в обман наветами клеветников, ограбленные, уже в самом деле, хотя-не-хотя, становятся олигархами, и тут движутся не собственною волею, но подстрекаются к этому злу жалом того трутня.

– Точно так.

– В этом случае делаются доносы, следствия, состязания друг с другом.

– Конечно.

– Тогда чернь не ставит ли впереди себя с особенным значением, по обычаю, кого-нибудь одного, питая его и сильно выращая?

– Да, это в обычае.

– Следовательно, явно, что если рождается тиран, то вырастает он именно из этого корня, то есть как ставленник народа.

– Очень ясно.

– Но каково начало перехода от предстоятельства к тиранству? Не явно ли, впрочем, что этот переход открывается, как скоро предстоятель начнет делать то же, что в мифе говорится об аркадском храме Зевса Ликейского?

– А что там говорится? – спросил он.

– То, что попробовавши человеческой внутренности, иссеченной с внутренностями прочих жертв, необходимо ему сделаться волком. Или ты не слыхивал этого сказания?

– Слыхал.

– Таким же образом и представитель черни, пользуясь совершенным повиновением народа, не будет воздерживаться от единоплеменной крови, но по ложным доносам, как это вообще бывает, приводя обвиняемого пред суд, станет оскверняться убийством, отнимать у человека жизнь, языком и нечестивыми устами пробовать родственной жертвы, изгонять в ссылку, убивать, подписывать снятие чужих долгов и раздел земли. После сего, этому человеку не предписывает ли необходимость и самая судьба – либо погибнуть от врагов, либо тиранствовать, и из человека сделаться волком?

– Крайне необходимо, – сказал он.

– И этот-то, – прибавил я, – не будет ли восставать на всех, у кого есть имение?

– Так.

– А лишенный власти и возвративший ее независимо от врагов, не сделается ли на своем поприще тираном?

– Очевидно.

– И если враги бессильны будут низвергнуть его, или, обнося пред государством, умертвить, то не задумают ли они приготовить ему смерть тайно, насильственную?

– Это и в самом деле часто бывает, – сказал он.

– Посему, достигшие этой степени повторяют известнейшее тиранское требование, – требуют от черни нескольких телохранителей, чтобы помощник ее оставался невредимым.