имя Джосайи?

Звякнул колокольчик на двери, и в магазин вошел мужчина. Он взглянул на нас и быстро отвел взгляд. Я отступила на несколько шагов назад, подальше от Стеллы, опустошенная. Не было смысла тут задерживаться.

Когда я уходила, она что-то прошептала.

– Что? – переспросила я разворачиваясь.

– Джосайя Смит в долгу. Перед девочками, которые потерялись. Перед… ну, перед другими, кто пострадал.

– Перед людьми, которых несправедливо обвинили?

Она покачала головой.

– Те люди уже ушли. Но не ты.

– Я? Какое я имею отношение к покаянию Джосайи?

– Прямое. – Она моргнула и вытерла глаза обветренной рукой. – Ты, Констанс, дочь убийцы.

Глава сорок третья

Ева ФостерНихла, Нью-Мехико – 1997 год

Ева проехала на джипе по Мэд-Дог-роуд мимо других домов, повернула направо и припарковала машину на обочине дороги, подальше от дома Флоры. Она сняла номерной знак и сунула его в сумочку – лучше пресечь любой шанс, что местные копы свяжут машину с ней. Затем она достала из багажника темно-серое вязаное пончо, надела его и натянула на голову капюшон, убедившись, что темный кудрявый парик будет торчать из-под него. К этому она добавила большие солнцезащитные очки и шарф. По задумке, если бы ее увидели какие-нибудь соседи, их описание сбило бы с ее следа кого угодно.

Она неторопливо шла по улице, стараясь выглядеть так, будто ей здесь самое место, однако ее сердце бешено колотилось, а в животе образовался узел. Спрятаться было негде. Она чувствовала себя беззащитной и все больше злилась, пока продвигалась по Мэд-Дог. Если бы полиция отнеслась к ней серьезно, ей не нужно было бы скрываться. Она бы позвонила им сейчас и сообщила о крови в гараже, но она чертовски хорошо знала, что они ничего не предпримут, разве что выгонят ее из города. По ее мнению, они были соучастниками – такими же виновными, как и Кайл.

Она добралась до дома и обошла его. В задней части здания было только одно окно, и оно находилось слишком высоко от земли, чтобы Ева могла дотянуться. Другая длинная сторона была защищена от прямой видимости соседей, но просматривалась с дороги. Два больших окна располагались близко к земле. Машин не было, и только пустыня, простиравшаяся, казалось, в вечность, станет свидетелем. Ева рискнет.

Она сняла пончо, обернула его вокруг запястья руки и ударила кулаком в стекло того окна, что располагалось ближе к задней части дома. Она проделала это еще два раза, стараясь избегать осколков, пока не смогла просунуть руку сквозь занавеску, открыть и поднять сдвижную раму. Перелезла через подоконник и очутилась в тесной ванной. Ева сделала все возможное, чтобы очистить свою одежду и оконную раму от осколков, прежде чем задернуть занавеску.

В ванной пахло лимонным дезинфицирующим средством и детским шампунем. В углу стояла пластиковая корзина, в которой лежала горсть резиновых игрушек и непромокаемых книг. Единственное желтое полотенце было накинуто на раковину из нержавеющей стали, а под открытой трубой раковины лежала детская пластмассовая расческа. Пятно протечки растекалось по стене от потолка до окна, отчего казалось, что веселая желтая краска слишком навязчива.

Вид детских вещей только укрепил ее решимость.

Ева открыла дверь на кухню. Как и ванная, она была чистой, опрятной и совершенно удручающей. Белая краска стала серой и тусклой. Старая плита и потрепанный холодильник – вот и все кухонные агрегаты. К стене прислонен покрытый клеенкой столик на двоих. Единственной вещью на его поверхности была стеклянная чаша, которая одновременно служила пепельницей – остатки чьей-то сигареты лежали поверх небольшой горстки пепла.

Ева двинулась по простенькому дому, пройдя из темной кухни в спальню. С одной стороны стояли две маленькие детские кроватки, металлические прутья которых были выкрашены в тот же желтый цвет, что и ванная. Еще одна пластиковая корзина примостилась под окном и была наполнена потертыми игрушками. На стене висели два майоликовых креста, по одному над каждой кроваткой.

В другом конце комнаты стояла двуспальная кровать, придвинутая к стене. Простыни на ней были разномастные, но аккуратно застеленные. Единственный комод был втиснут между кроватью и стеной.

«Один на всех», – подумала Ева.

И снова ей почти стало жаль Флору. Почти. Но затем она подумала о крови в гараже, о своей пропавшей дочери и об отказе Флоры даже поговорить с ней – и жалость снова переросла в ярость.

Ева двинулась дальше.

Последней комнатой была гостиная. Как и другие, она была скудно обставлена: тусклая и совершенно лишена очарования. Кроме того, это была единственная комната, которая намекала на присутствие Кайла в жизни Флоры.

Два кресла стояли по обе стороны от маленького столика, втиснутого у стены между низкой книжной полкой, заполненной детскими сказками, и другим комодом. На нем лежали мужской кожаный ремень, синяя рубашка на пуговицах, пачка «Мальборо» и связка ключей. Ева взяла рубашку и понюхала ее. Она чувствовала его запах – его мускусный лосьон после бритья, табак и пот. Ева бросила рубашку обратно и схватила ключи. Их было два – маленький ключ от висячего замка и ключ побольше. Она попробовала открыть им входную дверь. Не подходит.

Других замков в доме Ева не видела. Может, это от гаража? Она прошла обратно через здание в стиле «дробовик», задержавшись перед единственной фотографией Флоры. Лицо, смотревшее со снимка, выглядело молодым, полным надежды, красивым – лицо, выдающее наивность, радость и веру. Фотография лежала на комоде лицевой стороной вверх. Ее стекло растрескалось на тысячу осколков, удерживаемых вместе хрупкой пластиковой рамкой.

«Было ли время, когда я была такой же, как Флора?» – подумала Ева. Она вышла замуж в пятнадцать по настоянию своих родителей, а позже в том же году стала матерью. Если бы она оглянулась на свою фотографию в одиннадцати- или двенадцатилетнем возрасте, была бы ее улыбка искренней? Была ли она когда-нибудь простодушной и полной надежд?

Вероятно, да – если вернуться достаточно далеко назад, в дни, предшествующие угрозам отца и ежедневным сеансам позора.

«У меня нет иллюзий относительно того, кто я есть, – подумала Ева. По ее мнению, она сделала выбор, который необходимо было сделать, чтобы уберечь Келси от нищеты. – Это то, что отличает меня от Флоры. Я никогда не подчинялась Лиаму. Я сопротивлялась. Но что я на самом деле знаю о жизни Флоры, о ее выборе?»

Ева заставила себя оторваться от фотографии и возвратиться на кухню с ключами в руке. Она не хотела выходить на улицу, опасаясь, что Флора вернется и ее план будет разрушен. Но ей нужно было понять, где та дверь, от которой может быть большой ключ. Когда она направлялась к заднему выходу, кое-что на кухне привлекло ее внимание: на стене за холодильником она заметила еле заметные вертикальные линии. Взгляд на пол подтвердил ее подозрения: на