Я вновь содрогнулся, выдыхая в Беллу воздух.

Она вдруг закашлялась и заморгала, вращая невидящими глазами.

— Будь со мной, Белла! — завопил я. — Слышишь? Будь со мной! Не уходи! Твое сердце должно работать!

Она вращала глазами, пытаясь увидеть меня — или его, — но ничего не видела.

Я все равно не сводил с нее взгляда.

И тут Беллино тело замерло в моих руках, хотя ее дыхание восстановилось, а сердце еще работало. Я понял: все кончено. То, что сотрясало ее изнутри, больше не в ней.

Так оно и было.

Эдвард прошептал:

— Ренесми…

Значит, Белла ошиблась. Родился не мальчик, которого она воображала. Ничего удивительного: когда она последний раз была права?

Я не отрываясь смотрел в налитые кровью глаза, но почувствовал, как руки Беллы слабо приподнялись.

— Дай… — прохрипела она надтреснутым шепотом, — дай мне.

Я должен был понимать, что Эдвард выполнит ее просьбу, какой бы глупой она ни казалась! Но я и не подозревал, что он выполнит ее немедленно, поэтому не успел его остановить.

Что-то теплое коснулось моей руки. Уже это должно было меня насторожить! Ведь по сравнению с моей горячей кожей ничто не может быть теплым.

Однако я не отрывался от Беллиного лица. Она заморгала и наконец посмотрела куда-то, наконец увидела. Едва слышный стон сорвался с ее губ.

— Ренесми… Красавица…

Тут Белла охнула. Охнула от боли.

Когда я опустил глаза, было уже поздно: Эдвард выхватил теплую окровавленную тварь из ее слабых рук. Я пробежал глазами по Беллиному телу — оно было измазано кровью. Кровью изо рта, из чрева и свежей кровью из маленького укуса на левой груди.

— Нет, Ренесми, — пробормотал Эдвард, как будто учил отродье хорошим манерам.

Я не смотрел ни на него, ни на тварь, только на Беллу: она опять закатила глаза.

В груди у нее что-то глухо булькнуло, сердце трепыхнулось и замолчало.

Оно пропустило, должно быть, не больше половины удара — я с силой надавил Белле на грудь и начал считать про себя, пытаясь не сбиться с ритма. Раз. Два. Три. Четыре.

Вдул в ее легкие новую порцию воздуха.

Больше я ничего не видел: перед мокрыми глазами все помутилось. Зато я отлично слышал. Неохотное «бульк-бульк» ее сердца под моими неутомимыми руками и чье-то сердцебиение, слишком быстро и легкое. Я не смог определить, откуда оно доносится.

Я протолкнул еще один глоток воздуха в Беллино горло.

— Чего ты ждешь?! — с трудом выдавил я, нажимая Белле на грудь. Раз. Два. Три. Четыре.

— Возьми ребенка! — рявкнул Эдвард.

— Выбрось ее в окно. — Раз. Два. Три. Четыре.

— Отдай мне, — раздался мелодичный голос из коридора.

Мы с Эдвардом одновременно зарычали.

Раз. Два. Три. Четыре.

— Я уже успокоилась, — заверила нас Розали. — Отдай мне крошку, Эдвард. Я позабочусь о ней, пока Белла…

Когда ребенка передавали белобрысой, я сделал еще один вдох за Беллу. Быстрое «тук-тук-тук» стало удаляться.

— Убери руки, Джейкоб.

Я поднял глаза, все еще качая Беллино сердце, и увидел в руке Эдварда шприц — целиком из стали.

— Что это?

Его каменная рука сшибла мои. Раздался тихий хруст: сломался мизинец. В тот же миг Эдвард воткнул длинную иглу прямо в сердце Беллы.

— Мой яд, — ответил он, надавив на поршень.

Ее сердце сжалось, как от удара электрошоком.

— Не останавливайся! — приказал Эдвард. Голос у него был ледяной, мертвый. Ожесточенный и бесчувственный. Словно он превратился в машину.

Не обращая внимания на боль в заживающем пальце, я снова начал массаж сердца. Теперь качать было труднее, как будто кровь начала сворачиваться, стала густой и медленной. Проталкивая яд в Беллины артерии, я наблюдал за Эдвардом.

Он словно бы целовал ее: проводил губами по горлу, запястьям, сгибам локтей. Я слышал, как Беллина кожа снова и снова рвется под его клыками, — Эдвард хотел запустить как можно больше яда в ее тело. Бледный язык лизал кровоточащие укусы, но меня не успело затошнить от этого зрелища. Я понял, что делает Эдвард: там, где слюна смачивала кожу, она зарастала, и яд вместе с кровью запечатывался внутри.

Я опять вдул воздух в Беллины легкие, но ничего не произошло. Грудь безжизненно приподнялась в ответ. Я все качал и считал, а Эдвард неистово кружил над Беллой, пытаясь вернуть ее к жизни. Вся королевская конница и вся королевская рать…

Но в комнате были только мы, я и он.

Сгорбились над трупом.

Вот все, что осталось от девушки, которую мы оба любили: покалеченный обескровленный труп.

Все кончено. Белла умерла. Я знал это наверняка, потому что мое влечение бесследно испарилось. Я больше не видел причин оставаться с Беллой. Ее здесь не было. К этому телу меня не влекло. Безотчетное желание быть рядом исчезло.

Вернее сказать, оно переместилось. Меня теперь тянуло в обратном направлении — вниз по лестнице, за дверь, наружу. Уйти из этого дома и никогда, никогда не возвращаться.

— Так уходи! — рявкнул Эдвард, опять сбив мои руки. По ощущениям, на сей раз сломалось три пальца.

Я рассеянно потянул их, не возражая против боли.

Эдвард качал Беллино сердце быстрее, чем я.

— Она не умерла, — рычал он, — она выживет!

Не знаю, со мной ли он разговаривал.

Я отвернулся и, оставив его наедине с мертвой, медленно пошел к двери. Очень медленно. Не мог шевелить ногами быстрее.

Вот он какой, океан боли. Другой берег был так далеко, в милях и милях бурлящей воды, что я не мог его даже вообразить, не то что увидеть.

Я вновь почувствовал себя опустошенным. У меня больше не было цели. Я уже очень давно боролся за спасение Беллы… и не спас ее. Она добровольно принесла себя в жертву монстру, который разорвал ее изнутри. Моя битва проиграна.

Спускаясь по лестнице, я вздрогнул от звука, который раздался у меня за спиной: звука сердца, бившегося по воле чужих рук.

Мне захотелось налить себе в голову отбеливатель, чтобы он как следует разъел мозги и стер все воспоминания о Белле. Я бы согласился на мозговую травму, лишь бы не помнить тех криков, крови и невыносимого хруста…

Мне захотелось броситься вон, перепрыгнуть десять ступеней одним махом и выбежать за дверь, но ноги были свинцовые, а тело измотано как никогда прежде. Я спускался по лестнице, точно дряхлый старик.

На последней ступеньке я передохнул, собираясь с силами перед последним рывком к двери.