–Ты будешь хорошим мальчиком?– спросил он.

–Буду, буду!– мысленно закричал я.

–Боишься смерти?

–Боюсь, очень боюсь!

–Хочешь сюда вернуться?

–Нет, ни за что!

–Тогда что ты должен для этого делать?

–Быть хорошим мальчиком.

Вечность продолжалась.

–Хочешь поиграть?– как бы невзначай поинтересовался Плохой Джошени.

–Хочу.

–Тогда сыграем в «холодно-горячо».

–Я люблю эту игру,– признался я.

–Следуй указаниям и тогда сможешь вырваться в мир живых.

–Хорошо.

Моё сознание поплыло вперёд, рассекая чёрные волны тьмы.

–Холодно,– подсказывал Плохой Джошени, указывая путь.– Всё ещё холодно. Немного теплее. Теплее.

Тьма не менялась.

–Ты будешь хорошим мальчиком?

–Да.

–Теплее. Будешь во всём слушаться маму?

–Да.

–Теплее. Боишься смерти?

–Да.

–Практически горячо. Ты считаешь братьев и сестру грешниками? Они и правда повинны в своей смерти?

Слова не шли.

–Холоднее,– разочарованно сообщил Плохой Джошени.– Ты идёшь в неправильную сторону.

–Они виноваты!– выкрикнул я в ужасе.

–Теплее. Гораздо теплее. Твой папа виноват в своей смерти?

В горле застрял ком, твёрдый, как мяч. Но страх холода и тьмы победил.

–Он был плохим человеком, бросившим маму,– ответил я.

–Теплее. Флинн виноват в своей смерти?

–Он был плохим мальчиком, убившим человека.

–Теплее. Джун виновата в своей смерти?

–Она была плохой девочкой, не слушавшей маму.

–Теплее не бывает, Джошени. Оди виноват в своей смерти?

–Он был плохим мальчиком.

–Горячо. Ты практически у цели. Ты выбрал правильный путь. Следуя ему, ты никогда больше сюда не вернёшься.

–Я буду хорошим мальчиком!– с силой пообещал я.– Обещаю! Обещаю!

Плохой Джошени расхохотался.

Его смех был последним, что я услышал, прежде чем провалился в водоворот лихорадочного сна.

По глазам ударил свет, хотя окна комнаты всё ещё скрывались за тяжёлыми шторами. После мира тьмы любой тусклый лучик казался ярче самого мощного прожектора. Я в шоке замотал головой, осматриваясь по сторонам.

Вокруг царила жизнь. Я снова жил!

Доказательством служили звуки; даже в обитой тканью комнате теперь переплетались нескончаемые мелодии: моё дыхание, поскрипывание старых досок, возня мышей на чердаке. Казалось, слух обострился в несколько сотен раз.

От радости я был готов разрыдаться, но меня привлек самый отчётливый из звуков – чьи-то шаги.

Я попытался присесть, но голову тут же охватило головокружение. Тело, хоть и вернулось, слушалось очень плохо, как после продолжительной тяжёлой болезни.

–С возвращением.

Мама стояла в дверях, сжимая в руках капельницу.

–Ты прочувствовал смерть?– спросила мама.

–Да.

–Замечательно.

–Не хочешь повторить урок?

От вспыхнувшего в груди ужаса я едва не потерял сознание и отрицательно замотал головой, ощущая, как на коже проступает липкий пот. Вышло слабо; все силы забрал с собой неконтролируемый страх.

Мама довольно улыбнулась.

Больше мы на эту тему не разговаривали. Только спустя какое-то время я понял, как именно мама заставила меня «умереть». Она создала помещение, куда с трудом проникали звуки и запахи, после чего усыпила меня и закончила приготовления – заклеила рот, завязала глаза, вставила в уши затычки, лишая всех чувств.

Ну, а чтобы я не шевелился, она через капельницу вводила мне анестезирующий препарат. Не знаю точных подробностей, Винсен объяснит лучше.

Не чувствуя конечностей, ничего не видя и не слыша, я только и мог, что представлять себя мертвецом, обречённым на вечные скитания во тьме. Я хорошо выучил тот урок.

Смерть – необязательно боль.

Смерть – это ужас и безумие.

Мама осталась очень довольной результатом обучения. А чем сильнее она успокаивалась, тем меньше её мучили кошмары.

Мы продолжили коротать привычные будни. Я уже давно спал один, так как вырос, но мама продолжала проверять меня по ночам, прокрадываясь в темноте в соседнюю спальню.

–Ты спишь? Ты ещё живой?– спрашивала она шёпотом.

–Не сплю, мама. Я стопроцентно живой, со мной ничего не случится. Я ведь хороший мальчик.

Эти слова настолько радовали маму, что её осунувшееся лицо преображалось. Счастливая умиротворённая улыбка приносила покой, и после ночных визитов я всегда засыпал счастливым.

Бывали ночи, когда я сам прибегал к ней, разбуженный страшными криками. Кошмаров хоть и стало меньше, совсем они не ушли. Я обнимал маму и шептал успокаивающие слова.

–Я жив, мама! Я жив!

–Мне п-приснился сон…– заикаясь, бормотала мама себе под нос.– Ты поступил очень плохо. Очень плохо, Джошени! Т-ты умер, тебя смяло, как бумажный лист, и везде была кровь, кровь, кровь! Что за ужасный сон!

–Это всего лишь сон, потому что я здесь, и я всё ещё жив. Со мной никогда ничего не случится.

Тогда мама успокаивалась и засыпала.

* * *

Казалось, обучение успешно подошло к концу. Ведь чему ещё можно было научиться? Не существовало в мире человека, более страшащегося смерти, чем я, знающего все её уловки, все мучения, которые она приносит плохим людям.

Ничто на свете не заставило бы меня проявить слабость и пойти по неправильной дорожке. Чем бы ни руководствовались Флинн, Джун, Оди и папа, они бы не посмели оступиться, зная то, чему я выучился за годы жизни в лесном доме.

Но у мамы было другое мнение по этому поводу. Она припасла последний, закрепляющий урок.

Смерть – отвратительна и неприглядна.

Мама долго готовилась; только в год, когда мне исполнилось двенадцать, она смогла воплотить план в жизнь.

Однажды ясным жарким утром мамина машина подъехала по неухоженной дорожке к веранде. Колёса легко катились по давно образовавшимся колеям. Я выбежал на улицу, готовясь помогать разгрузить продукты, но замер от неожиданности.