— Она сейчас надо мной, Джудит… Большая черная летучая мышь…

— О, Теодосия!

— Я не боюсь, Эван, я не…

Я услышала, как Эван прошептал: «О Боже!»

Табита положила мне руку на плечо.

— Все кончено, Джудит!

Я поднялась с колен, не в состоянии поверить в случившееся. Вчера еще Теодосия была здорова. Два дня назад мы вместе ходили на базар. А теперь она мертва…

Известие о смерти Теодосии ошеломило всех. Сэр Эдвард умер. А теперь — еще одна смерть! Это — проклятие фараонов!

Мустафа и Абсалам смотрели на меня умоляюще. «Уезжайте домой, леди, — означали их взгляды, — уезжайте, пока проклятие не ударило еще раз!»

Тибальт был встревожен.

— Это расстроило Табиту, — сказал он. — Она не может забыть, что сама предложила провести эту экскурсию. Я говорил ей, что она это сделала только чтобы помочь Теодосии, но ее это не утешает.

Я редко видела его таким расстроенным. Из-за Табиты!

Что со мной происходит? Я становлюсь обидчивой, злопамятной и подозрительной! Он больше обеспокоен тем, как это событие подействует на Табиту, чем на Эвана, чьей женой она была, или на меня, ее сестру!

— Я тотчас начал расследование, — рассказывал он. — Мы должны выяснить, как это могло произойти. Мы часто пользовались этим мостиком. Он был довольно прочным, чтобы удержать несколько мужчин и тяжелое оборудование. Почему он обрушился, когда молодая женщина попыталась пройти по нему? Тут должно быть какое-то логическое объяснение. Если мы его не найдем, опять поползут эти нелепые слухи…

Однако он не мог предотвратить появление слухов — особенно когда оказалось, что невозможно узнать, почему обрушился этот злосчастный мостик.

По общему мнению он развалился из-за проклятия фараонов. Это — месть разгневанных богов. Но почему их жертвой должна была стать Теодосия, которая никого не обидела? Она впервые пришла в ту гробницу, при этом больше всего на свете желая уехать домой. Если боги разгневаны, то почему они решили обрушить свою кару именно на нее?

Часть рабочих отказалась входить в гробницу — и это еще больше замедляло темп работ.

Я очень беспокоилась об Эване. Он не находил себе места от горя. Отвечал невпопад, не мог сосредоточиться на том, что ему говорят. Глаза его то и дело наполнялись слезами. Он постоянно говорил о Теодосии, о том, как он был с нею счастлив, о том, какие они строили планы на будущее, как мечтали о ребенке. Это было больно, просто невыносимо слушать.

И я решила поговорить с Тибальтом.

— Эвану придется вернуться домой, — сказала я. — Он не может здесь оставаться.

— Но он нужен здесь.

— Но не в его же нынешнем состоянии!

— Да, сейчас от него мало толку.

— Он только что потерял жену и ребенка! — резко заметила я.

— Я знаю. Но полагал, что будет лучше, если он погрузится в работу.

Я издала короткий смешок.

— Осмелюсь выдвинуть предположение, которое тебя ужаснет, — сказала я. — Он не может работать здесь, где все напоминает ему об утрате. Он должен немедленно уехать домой.

— Но что он там будет делать? Только оплакивать жену? Работа поможет ему пережить горе.

— Тибальт, ты представляешь себе, как Эван любил свою жену?

— Я знаю, что он был очень привязан к ней.

— Мне кажется, тебе очень сложно понять, какие чувства испытывал Эван к Теодосии.

Тибальт бросил на меня странный взгляд.

— Да, — продолжала я резко, — я знаю, что тебе трудно это понять. А я понимаю. Сейчас он ослеплен своим горем. Мы должны помочь ему, Тибальт. Он потерял самое дорогое. Теодосия действительно была для него дороже, чем что бы то ни было. Работа его не спасет. Его ничто не спасет. Он должен уехать отсюда. Здесь слишком много воспоминаний.

— А что, дома их нет?

— Там они другие. Здесь он постоянно думает о том, каково ей было здесь. Обо всех ее страхах. Она ведь все время мечтала уехать домой. Он упрекает себя. Он на грани нервного срыва. Если бы ты видел его лицо, когда ее подняли из ямы… а потом у ее постели, когда она умирала…

Голос мой сорвался; Тибальт нежно похлопал меня по плечу. Я посмотрела на него и сердито подумала: «Он вычисляет, кто может занять место Эвана, если тот слишком расстроен, чтобы продолжать работу».

— Дело не в археологии. А в человеческой порядочности, доброте. Я должна позаботиться об Эване… если больше некому.

— Конечно же, мы должны сделать, как лучше…

— Да, я знаю, что нужно продолжать работу. Что бы ни случилось, это важно. Я знаю. Но Эван в своем нынешнем состоянии тебе ничем не может быть полезен. Я собираюсь написать моим тетушкам и рассказать, что произошло. Спрошу, не сможет ли Эван приехать в Радужный, не смогут ли они позаботиться о нем и сделать так, чтобы он снова захотел жить.

Тибальт ничего не ответил, я отвернулась и сказала:

— Я напишу тетушкам. Что бы ты ни сказал, я попрошу их приютить Эвана.

Тибальт в изумлении смотрел на меня, но ничего не сказал. Я сразу села за письмо.

Дорогие тетушки! Я хочу, чтобы вы приютили Эвана и позаботились о нем. Бедный Эван в отчаянии. Вы знаете, как сильно он любил Теодосию. Я не могу поверить в случившееся! Мы очень сблизились, особенно здесь. Она была моей сестрой — и мы действительно любили друг друга, как сестры. А Эван так любил ее…

До этого момента я не могла плакать. Но теперь слезы струились по щекам и капали на бумагу, смывая чернила. Тетушки будут рыдать, увидев это. И было отчего рыдать.

Бедная печальная малышка Теодосия! Она так боялась жизни! Все время она боялась смерти; но когда встретилась с ней лицом к лицу, ее последними словами были: «Я не боюсь».

Лучше бы она никогда не ступала на этот мостик! Но тогда это был бы кто-то другой. Тибальт! Сердце мое замерло. А что, если бы это был Тибальт? Со времени нашего приезда в Египет мои идиллические мечты были омрачены сомнениями, страхами и подозрениями. Слишком часто я вспоминала, как люди реагировали на объявление о нашем предстоящем браке. Некоторые — включая Элисон и Доркас — подозревали Тибальта в неискренности и корыстолюбии…

Я всегда ощущала, что Тибальт не полностью раскрывается передо мной. Я же была с ним абсолютно открыта и откровенна. Он знал все мои внезапные порывы, мой энтузиазм, мои недостатки и достоинства. Я никогда не умела скрывать свои чувства к нему. Но хотя теперь мы были мужем и женой, в некоторых отношениях я его совсем не знала. Неужели он совершенно лишен человеческого тепла и той потребности в других, которая делает нас такими ранимыми, и, наверное, в то же время привлекательными? Насколько он зависит от меня? Насколько я нужна ему?