И тот кивнул в ответ.

Они зашли и сделали нужное.

Тело Карла завернули в тяжелую белую ткань, уложили на стол перед алтарем. Рядом стоял епископ и его облаченные для службы помощники, дымилось кадило, горели десятки свечей. Женщины сидели на скамье в дальнем ряду. Кирк с Котом и облаченный в альбу со стихарем отец Адам стояли у стола.

Феликс подумал, что все по-настоящему торжественно и прекрасно. Чтобы почувствовать истинное величие, надо быть католиком.

Джек подошел к столу, Феликс занял место рядом. Он подумал, что тело Карла уложили совсем уж неловко, – и тогда заметил пилу.

Хотя, в общем-то, вовсе и не пила, но острый камень, установленный так, чтобы скользить в раме, поддерживающей голову и шею трупа. Чтобы рубить, надо ударить по широкому краю камня деревянной киянкой, лежащей под рукой Джека. Рядом – осиновый кол, причудливо изукрашенная деревянная палка длиной в половину бейсбольной биты и вдвое же тоньше. При свете свечей Феликс разобрал на стороне, обращенной к нему, надпись: «Карл Джоплин». На колу были другие надписи, но не разобрать.

Сперва – молитвы, в принципе такие же, как на уже привычной мессе, но отчего-то длинней. А может, это прорывается нетерпение, желание поскорей закончить со всем этим?

А вот я бы смог сделать работу Джека, если бы пришлось?

Хм, я вообще выдержу стоять здесь, пока Джек рубит и колотит?

Затем настало время рубить. Джек взялся за камень, поставил в нужное положение, взялся за молот, пробормотал неразборчивое. Молот опустился и раздался жуткий мокрый хряск. Обернувшая горло ткань аккуратно расступилась, края потемнели от сочащейся тяжелой влаги.

Джек не стал собирать ее лежащим тут же полотенцем, но взялся за кол, приставил к сердцу лучшего из лучших друзей и загнал одним мощным ударом.

Снова зазвучали молитвы, но Феликс уже не слышал их. В ушах отдавался только стук сердца. Отчего придумали эту дикость? От страха перед чудовищами? От ненависти?

Через некоторое время Феликс понял, что подле стола стоит только он да люди епископа, готовые забрать тело. Он нерешительно кивнул и отошел, позволил им подойти. Но перед тем вытянул шею и глянул на надпись с другой стороны кола.

Там было написано: «И ни единого чертова сожаления».

– Рим, – произнес Феликс, и все за столом умолкли. – Рим. Мы должны попасть туда.

На него посмотрели, будто на дерзкого выскочку, но ему было наплевать. Он был благодарен за гостеприимство и чудесный ужин и прекрасно понимал, как нужны всем несколько часов безопасного отдыха в огромном доме.

Но, черт возьми, настал час взглянуть в лицо правде. Вампиры еще бродят вокруг. Ищут. Хотят Команду.

– Может Церковь прямо сейчас доставить нас в Рим? – спросил Феликс у Адама.

Тот моргнул, посмотрел на него, потом на сидящего напротив Ворона. Джек вздохнул, уставился в пустую тарелку. Он выглядел донельзя усталым.

– Ладно, Феликс, давай поговорим, – тихо предложил он.

Он отодвинул тяжелый стул от огромного епископского стола, встал, взглянул на собравшихся.

– Все поговорим, – сказал он и махнул рукой – мол, идите за мной.

Феликс решился не сразу, подозревая неладное, но все же встал и вместе с остальными, включая епископа, пошел следом за Джеком в Комнату отдыха. Там епископ уселся в приличествующее статусу объемистое расшитое нечто, напоминающее трон, Джек устроился неподалеку в массивном кожаном кресле, Феликс остался стоять у большого камина. Остальные расположились вокруг огромной кучи снаряжения Команды, сваленного в центре зала. Его привезли вместе с останками Карла. Арбалеты и болты для них, пики, запасные пистолеты, несколько ящиков патронов с серебряными пулями. Всё вперемешку. Так загрузили в трейлер, так и притащили в епископский особняк. Не было ни времени, ни возможности разложить, как до́лжно, да еще подальше от тела Карла.

А все это обязательно надо было подальше от тела. Отчего-то в этом никто не усомнился.

Наконец все уселись, закурили, слуги отыскали всем пепельницы.

– Ладно, Феликс, мы тебя слушаем, – сказал Джек Ворон.

Феликс замялся, пытаясь прочесть лицо Джека. Он насмехается? Это вызов?

Да черт с ним. Пусть только выслушает.

В общем, дела такие: за Командой охотятся. Команда не знает, кто охотится и где базируются охотники. Единственная ниточка: кто-то захватил дом Даветт. Да и это может оказаться сомнительным. Если и нет – не хватает сил на штурм.

– Лично у меня нет ни малейшей идеи насчет того, как именно Карл собирался вынести стену, – завершил Феликс. – Кто-нибудь здесь разбирается во взрывном деле так же, как и Карл?

Повисло молчание. Затем все замотали головами.

Феликс удовлетворенно кивнул.

– А идти туда, в подвальный сумрак, – чистое самоубийство. Помните божка в клебурнской тюрьме?

Ответа Феликс дожидаться не стал.

– Эта Команда уже дошла. Бежать некуда, драться не хватает сил, прятаться некуда – за исключением одного места. Рим. Мы должны отправиться туда. И немедленно.

Затем стало тихо. И очень неуютно. Все посмотрели на Джека, но первым заговорил епископ.

– Надеюсь, вы меня простите, – взглянув на Джека, дружелюбно и миролюбиво начал епископ, – но мне кажется, молодой человек прав. Мистер Ворон, я отнюдь не хочу вмешиваться в дела вашей группы, уж поверьте. Но, знаете, мне довелось ухаживать за многими людьми, и за многими солдатами в том числе. И я знаю: вам всем необходим отдых. Очень.

Все снова посмотрели на Джека. Повисло мучительное тяжелое молчание. Наконец тот кивнул и сказал тихо:

– Ладно.

Как по Феликсу, слишком тихо.

– Что? – подавшись вперед, переспросил он.

Джек посмотрел ему в глаза. Черт, что за мертвый пустой взгляд.

– Я же сказал: ладно. Значит, Рим.

Феликс кивнул. Вот и всё. Сделано.

– Замечательно, – с облегчением подытожил епископ. – Утром мы с отцом Адамом позвоним…

– А как насчет прямо сейчас? – перебил Феликс. – И пока я еще в деле, вам не кажется, что уже нужно двигать? Сейчас на улице темно, а они знают, что все мы у епископа.

Тот улыбнулся и встал.

– Молодой человек, не волнуйтесь. Я думаю, им будет очень больно приближаться к этим стенам.

И в самом деле было очень больно. Даже на дальнем краю сада свет от жутко размалеванных стекол отзывался лютой мучительной болью в висках Молодого господина. А быдло… они не спешили подчиняться малейшему жесту, не приближались, следуя ослепительной господской воле. Скоты подвывали, переминались с ноги на ногу, волокли свои мертвые души вокруг да около в сумраке. О них напоминал только шум да сладковатый запашок гнили. Но твари не посмеют ослушаться. В их памяти всплывет неистовый экстаз утоления жажды.