«Может, тут эти лежат, как их… На сохранении? – подумал Колька, идя вдоль ведущих в палаты дверей. – А рожают еще где-нибудь?»

Из дальнего конца коридора наконец донесся первый роддомовский звук – тоненькое скрипучее кваканье. Наверное, там была палата для новорожденных.

Колька прислушался: не послышится ли откуда-нибудь Катин голос? Он узнал бы его, даже если бы она не произносила ничего членораздельного, а, вот как этот младенец, просто плакала бы. Но и плача не было слышно. Не заглядывать же за все двери подряд!

– Умница, – вдруг услышал он. Женский голос раздался из-за предпоследней, широко открытой двери. – Вот умница, вот красавица! И мальчишку какого родила – вылитый мамочка, тоже красавец.

Колька почувствовал, что сердце у него на секунду остановилось, а потом заколотилось в груди быстро, как после стометровки.

– Но почему же он молчит? – Вот он, ее голос! – Почему не плачет?

– А чего ему плакать? Здоровый парнишка, основательный. Гляди, как присосался!

Теперь сердце у Кольки не заколотилось, а перекувырнулось через себя – он услышал тихий Катин смех. Он подошел к открытой двери и заглянул в палату.

Это оказалась не палата, а довольно просторный, ярко освещенный зал. Краем глаза Колька увидел какой-то стол, застеленный простыней, и металлический блеск каких-то инструментов, и еще что-то неприятное, больничное. Но вот именно только краем глаза: ему было ни до чего, потому что он увидел Катю.

Она лежала посередине зала на высоком столе. Ноги и живот у нее были прикрыты простыней, а грудь, наоборот, открыта: ситцевая больничная сорочка была завернута ей под самую шею, а на груди у нее лежал мокрый голый младенец. Он лежал животом вниз, распластавшись, как большая лягушка, уткнувшись лицом в Катину грудь, и негромко чмокал. А Катя смотрела на него и смеялась.

«Какой же он красавец? – удивленно подумал Колька. – Мокрый, противный…»

Вот она – она точно была красавица! Колька чуть не зажмурился: ему показалось, не Катя освещена ярким светом ламп, а наоборот – от нее исходит свет и освещает весь этот большой зал. Как будто отпала от всего ее тела толстая корка, которая делала ее похожей на бесформенную гору, и то, что всего час назад проглядывало только сквозь лицо, теперь потоком лилось сквозь все ее тело.

– Катя, – негромко позвал он. – Катенька…

– А ты откуда взялся? – ахнула стоящая рядом с Катей врачиха. И, обращаясь непосредственно к младенцу, добавила: – Надо же, какой у тебя папка нетерпеливый!

– Пусть он подойдет, – попросила Катя. – Ну пожалуйста!

– Да пусть, пусть, – добродушно сказала врачиха. – Мы теперь разрешаем.

Она взяла у Кати с груди младенца и унесла его куда-то в угол зала.

Колька подошел к столу. Катя лежала почти вровень с его плечами. Ему даже не пришлось наклоняться, чтобы ее поцеловать. Ее губы дрогнули и приоткрылись под его губами. Он на секунду прижался щекой к ее чуть влажной щеке, закрыл глаза и замер. Потом открыл глаза и сказал, снова глядя на нее:

– На тебя смотреть невозможно.

– Почему? – улыбнулась она. – Такая страшная?

– Такая красивая. И светишься.

– Это лампы светят.

– Ничего не лампы. Видишь, родила. А ты боялась.

– Я не боялась. – Она вскинула руки и обняла его за шею. – Я о тебе думала и не боялась. Как странно!

– Что странно?

– Да вот это… Я ведь даже не знала, как тебя зовут. Ты же не сказал. А я всю дорогу стеснялась спросить.

– А теперь разве знаешь? – засмеялся он.

– И теперь не знаю. Но теперь это неважно.

– Почему?

– Потому что… Мне кажется, никого у меня ближе нету, чем ты.

– Тебе не кажется. Николай меня зовут.

Он только от сильнейшего душевного смятения перевел разговор на свое имя. Ему хотелось сказать совсем другое – что он ее любит, что у него тоже нет никого ближе, чем она, что вся его жизнь была пуста и бессмысленна, пока он ее не встретил. Но выговорить все это, стоя в ослепительном свете ламп, Колька не мог.

«Потом скажу, – подумал он. – Все скажу!»

Ему казалось очень важным, чтобы Катя не просто догадалась обо всем этом сама, а услышала от него.

– Николай… – медленно повторила Катя. Она как будто прилаживала где-то у себя внутри его имя. – Николушка?

У Кольки стало щекотно в груди и в глазах.

– Ну… Можно и так, – пробормотал он.

– Что ж, папка, любуйся сыночком! – Врачиха вернулась к столу. – На мамочку похож, счастливый будет, значит.

Колька с некоторым испугом перевел взгляд с Кати на ребенка. Наверное, его успели вымыть, во всяком случае, он уже не казался таким грязным и склизким, как тогда, когда лежал у Кати на груди. К тому же его запеленали, и это тоже сделало его менее противным.

«Вроде и правда на нее похож, – подумал Колька, обводя младенца опасливым взглядом. – Ага, глаза такие же. И губы».

И глаза, и губы у ребенка в самом деле были Катины, это даже Кольке было понятно, хотя он искренне считал, что все младенцы на одно лицо, и вообще не понимал, как можно разобрать, на кого они похожи.

– Да, ничего себе, – нехотя проговорил он. И, взглянув на Катю, торопливо добавил: – В смысле, красавец. Будет.

– Не переживай, Катюша, – усмехнулась врачиха. – Все они сначала боятся. Такая уж их мужская природа. Ничего, полюбит сыночка, куда денется? Ну, поехали в палату.

Оказалось, что стол, на котором лежала Катя, это не стол вовсе, а каталка. Колька сам отвез ее в палату, действительно отдельную, как обещали. В углу палаты стояла детская кроватка, в нее положили младенца. Колька думал, что тот сразу начнет орать, но он, наоборот, мгновенно уснул.

– Катерина тоже пускай поспит, – перед тем как выйти из палаты, распорядилась врачиха. – А ты, – скомандовала она Кольке, – пять минут сюси-пуси, потом вон.

Колька сел на стул рядом с кроватью, взял Катю за руку.

– Можно, я подольше посижу? – спросил он.

– Ты же устал, Николушка. За рулем всю ночь. Ты лучше к моим поезжай, отоспись.

Тут тень пробежала по ее лицу.

– Что? – быстро спросил Колька.

– Они же… Мама и бабушка не знают же. Ну, про меня. Даже что беременная была, они не знали. Я им не сообщила, потому что…

– Ну так я сообщу, делов-то! – хмыкнул Колька. – Адрес только скажи.

– Но как же… ты сообщишь?

– Катя. – Он взял ее за вторую руку, отняв при этом уголок одеяла, который она теребила. – Очень просто сообщу. Что ты моя жена. Родила мне сына. И попрошу их родительского благословения или что там еще положено. Надеюсь, дадут.