— Ага. А вы… не хотите зайти, а? Если заблудились, можете позвонить, а я вам покажу, куда собираюсь класть ковер, а? Скажете, что вы о нем думаете.

Сьюки потянулась включить зажигание:

— Спасибо, не стоит.

Женщина обратилась к Дене:

— Чего-то у вас лицо знакомое какое-то… Вы Ларкинсам не родня, а?

Сьюки подпрыгнула.

— Нет, она не отсюда, она проездом. У нее самолет скоро. Она совершенно из других мест.

— А-а. — Женщина была несколько разочарована. — Ну ладно, пойду в дом, вдруг они позвонят. Рада была пообщаться.

— Мы тоже. Удачи с ковром.

— Надеюсь, они не запросят за него целое состояние, правда?

Сьюки тронулась с места, взмахнув рукой на прощанье. Дена молча курила. Сьюки была в отчаянии.

— Дена, если ты что-нибудь не скажешь, у меня инфаркт случится. Ну скажи наконец, скажи хоть что-нибудь. Я даже не знаю, когда твой самолет вылетает из… Да погляди же на меня, я так разнервничалась, что вся в крапивнице.

Дена заговорила:

— Кому ты еще рассказала?

— Никому! Думаешь, я бы кому-нибудь проболталась? Я и тебе-то только сейчас сказала! Хотела раньше, но я же трусиха. Я хотела тебе нравиться, а ты только и делала, что рассказывала, как все каникулы была с мамой и как замечательно вы проводили время. Не могла же я просто взять и сказать: я знаю, что ты врешь, правда? Я продолжала звать тебя к нам погостить, но ты не соглашалась. Если честно, я тогда была совершенно пустоголовой, с трудом учебу тянула, не то что такие дела. Я не знала, как поступить правильно, и в результате вообще ничего тебе не сказала.

Дена снова затянулась.

— А Эрлу говорила?

Сьюки в ужасе воскликнула:

— Эрлу! Нет, никому я не говорила. Неужели ты считаешь меня способной предать подругу? Нет, я хороший друг, Дена, и если ты этого до сих пор не поняла, значит, ты никому не должна доверять. Да ко мне все Каппы приходили, обо всем рассказывали. Даже Пи Фис. А я хоть словом про это обмолвилась, даже когда умирала от желания рассказать? Нет, я бы никого из моих сестер не предала, а уж я, поверь мне, знаю достаточно. Хоть язык мне вырви, не скажу. Ты говоришь, что я тебя не знаю, а на самом деле это ты не знаешь меня. Я твой друг, хочешь ты того или нет.

У Сьюки задрожал подбородок, она готова была разрыдаться.

— Прости, что прочла то письмо. Но я бы никогда не предала тебя, и мне больно, что ты могла такое подумать.

Дена ткнула сигарету в пепельницу.

— Вы за мной шпионили. Как прикажешь это называть?

— Не шпионили. Я думала, это письма от твоего приятеля. Это не считается серьезным шпионством… сама понимаешь.

— А что, если бы у меня была связь с женатым человеком?

— Да ну тебя, не дури. Не было у тебя никакой связи с женатым, господи ты боже мой.

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю.

— Откуда?

— Ты не такая девушка.

— Откуда ты знаешь?

Сьюки посмотрела на Дену как на сумасшедшую:

— Откуда я знаю? Да потому что ты Каппа, вот откуда! — Впереди показалась вывеска кафетерия для автомобилистов. — Может, завернем на минутку? Я уже с ума схожу.

— Ладно.

Сьюки поставила машину и выключила двигатель. Подошла девушка, и Сьюки заказала большую кока-колу. Дена ничего заказывать не стала.

— Послушай, Дена, ты на меня, конечно, злишься, но я скажу, почему я за тебя волнуюсь и достаю постоянно. Вот поэтому. Я считаю, ты до сих пор меня обманываешь по поводу того, где и с кем проводишь выходные. Ты слишком много времени проводишь одна, а для человека это вредно. И я это взяла не из журнала «Хорошая домохозяйка».

— Сьюки, ты знала о моей матери, так почему же ты так настойчиво убеждаешь меня, что в давние времена все было так расчудесно и распрекрасно?

Сьюки вскинула руки:

— Ой, да не спрашивай почему. Я всегда чувствовала себя такой виноватой из-за этого. Наверное, думала, что могла тебе как-то помочь, да не помогла. Это же ты ходишь к психотерапевту, вот и спроси у него. Я бы сама хотела знать. Только не открывай ему мое настоящее имя.

— Ей.

— Ну, ей. Или просто убей меня. Испорченная я, что еще сказать. Я просто слабая, испорченная девица, правильно мама говорит. Но я правда изо всех сил старалась сделать как можно лучше… Хоть и не очень-то получалось, но я старалась. Дена, ты даже представить не можешь, как мне было тяжело все эти годы, и если ты не захочешь больше со мной разговаривать, я пойму. Я убью себя, и дети мои станут сиротами, но я пойму. Дай сигарету.

— Ты не куришь.

— Вот как раз и начну. Есть с чего, я только что потеряла лучшую подругу.

— Сьюки, брось, никого ты не потеряла.

— Нет?

— Нет, конечно.

— Слава небесам…

— В конце концов, я тебе тоже врала.

— Точно! — Сьюки повернулась к Дене: — Почему это ты мне врала?

Дена потянулась к стакану с колой:

— Дай глотнуть. — Отпив, она сказала: — Потому что мне было стыдно.

— Стыдно? Почему? Это же не твоя вина. К тому же, Дена, тут нечего стыдиться.

— Я уже не стыжусь.

Сьюки взяла ее за руку:

— Ты считаешь, мы не должны об этом говорить? Наверное, для тебя это ужасно.

— Тут не о чем говорить. Я об этом даже больше не думаю. Это было очень давно.

— А ты так и не узнала, что случилось?

— Нет. Слушай, Сьюки… об этом знают всего несколько человек. И я бы хотела, чтобы так оно и было впредь. Не желаю, чтобы это обсуждалось на публике. Не то чтобы я до сих пор переживала, а просто не желаю разговаривать об этом с незнакомыми, понимаешь?

— Конечно, — сказала Сьюки. — Прежде всего, это только твое дело, ничье больше. Второе «прежде всего», ты не хочешь, чтобы люди тебе сочувствовали, жалели тебя. Я прекрасно это понимаю, и что до меня, то все забыто. Ты же поняла, что ты мне можешь свою жизнь доверить.

Через час, когда они приехали в аэропорт, Сьюки обняла ее на прощанье. Дена чуть помедлила перед уходом и, хотя ей трудно было выражать свои чувства, сказала:

— Сьюки, ты настоящий друг.

— А я тебе что талдычу столько лет, балда!

Грек и его подарки

Нью-Йорк

1978

Джулиан Амзли, президент телекомпании Дены, как и Айра Уоллес, родился и вырос в бедной восточной части Манхэттена, в семье иммигрантов первого поколения. Оба они, и Уоллес, и Амзли, были амбициозны, энергичны и настроены так или иначе вырваться из этих грязных улочек. Только методы у них разные были. Уоллес хотел денег и власти ради самих денег и власти, ему было плевать, что про него подумают. Амзли хотел денег и власти ради другого — быть принятым в общество, уйти как можно дальше от грязных греческих забегаловок, где его отец мыл посуду. К восемнадцати годам он сменил имя с Джулио Андрополус на Джулиан Амзли, работал и откладывал деньги, чтобы хватало на уроки риторики. Он женился на дочери вице-президента телекомпании, начал здесь работать и, пользуясь связями и именем тестя, быстро продвигался по служебной лестнице, пока в конце концов не занял место старика.