– Вот, собираюсь свозить девочек в центр за покупками. Ну ладно, Кэл, очень рада была тебя увидеть, – говорит миссис Бентли и улыбается, как всегда, какой-то странной фальшивой улыбкой. – Всего доброго.

– До свидания, – механически отвечаю я.

Медленно разворачиваюсь и иду к дому. Рей уже у себя в гараже, от души дубасит по барабанам.

* * *

После этого Николь никогда больше с нами не разговаривала, и я до сих пор не представляю почему. Я тогда еще не пришел в себя после того письма, что написала мне Райчел всего каких-то пару месяцев назад. И не стал выяснять отношения с Николь: не мог услышать еще и от нее обидные слова. А потому попросту оставил ее в покое. Она же ясно дала понять, что больше дружить со мной и с Рей не хочет.

Ниель придвигается поближе.

– Эй! О чем задумался? – спрашивает она, закидывая мне руки за шею.

Я так старался убедить себя, что Николь и Ниель – два разных человека. Но ведь Ниель – это и есть Николь. И я не могу вечно прятаться от правды. Я открываю рот, чтобы задать все вопросы, на которые у меня до сих пор нет ответов, в том числе – почему она тогда, много лет назад, вдруг перестала с нами разговаривать? Но не могу этого сделать. Она такая… счастливая. Не хочется погасить этот блеск в ее глазах.

– Ну до чего же ты красивая, – вырывается у меня вместо этого, и она вся напрягается. – Только не бей, – умоляюще говорю я: мне вдруг делается страшновато, как бы она и впрямь меня не покалечила. – Но ты заслуживаешь правды, и я хочу первым тебе ее сказать. Поверь, дело не только в том, что у тебя такие сумасшедшие голубые глаза, невероятно мягкие губы и убийственно идеальная фигура. – Рот у нее изумленно приоткрывается. Может быть, я не совсем удачно выразился. – Ты красивая, потому что совершенно не думаешь о своей красоте. Мне кажется, я понимаю, почему ты так злишься, когда о тебе судят по внешности. Черт побери, ты же не виновата, что потрясающе выглядишь! Это от тебя не зависит. Такой уж ты уродилась.

Ниель все смотрит на меня, не в силах выговорить ни слова.

– Но от тебя зависит другое – то, что скрывается за этой внешностью. Можешь сколько угодно прятаться за не по размеру большими шмотками, можешь не заботиться о своей прическе, – все равно ты потрясающе красивая. И я рад, что увидел, какая ты на самом деле. Не только в обнаженном виде, хотя это… это меня изменило… навсегда. – У Ниель сужаются глаза. Я смеюсь и поскорее договариваю, пока не упустил момент или не лишился какой-нибудь части тела: – Я увидел твою доброту, твое бескорыстие, твою непосредственность. Когда я смотрю, как ты живешь, у меня просто дыхание перехватывает. Твоя жизнь полна возможностей. Тех возможностей, которые большинство людей упускают. А сейчас я хочу ответить на тот твой вопрос. Да, Ниель, даже если бы я не мог тебя видеть, меня бы все равно к тебе тянуло. Я в самый первый же день подумал, что никогда еще не встречал такой красивой девочки, – еще в детстве, когда ты вышла из машины в своем желтом шелковом платье. И, даже рискуя получить от тебя по физиономии, я…

Ее губы закрывают мне рот, милосердно обрывая мое невнятное бормотание. Иначе бы я никогда не остановился. Я немедленно вспыхиваю и таю от ее прикосновений, а Ниель расстегивает на мне куртку, просовывает руки под рубашку, изгибается и оказывается сверху. Да черт с ними, с двадцатью градусами ниже нуля, мне все равно. Я скидываю куртку, рубашку и раздеваю Ниель с такой лихорадочной быстротой, как будто от этого зависит моя жизнь.

Накидываю одеяло на ее голые плечи. Изо рта у нее вырываются глубокие вздохи, когда она укладывается на меня. Во мне полыхает такой огонь, что хватило бы озеро растопить.

Ниель проводит губами по моей шее. Шепчет на ухо:

– Ты первый человек, с которым я чувствую себя красивой. – Потом целует меня так медленно, так нежно, что сердце болит, но мне хорошо. Так хорошо, что лучше и быть не может. Я не замечаю, что Ниель плачет, пока слезы ее не капают мне на щеки.

Я притягиваю ее к себе и целую, чтобы она знала: каждое мое слово было искренним.

* * *

Мы смотрим, как убегают последние секунды старого года, головешки костра дотлевают в темноте. Когда часы на моем телефоне показывают полночь, я почти жду, что сейчас в небо рванутся фейерверки, или раздастся крик сотен голосов, или эти дурацкие рога затрубят. Но вокруг тишина. И это прекрасно.

– С Новым годом, – говорит Ниель и целует меня. Забирается поглубже под одеяла, которыми мы укрыты.

– С Новым годом, – отвечаю я и обнимаю ее крепче. Мы оба тщетно стараемся унять дрожь. – Вечно у нас все не как у людей, правда? Это кому рассказать: празднуем Новый год голые, на надувных санках, у обледенелого озера. Слушай, а тебе не кажется, что уже хватит изображать из себя моржей?

– Пора в душ! – вдруг выкрикивает Ниель, вскакивает вместе с одеялами, в которые она замотана, и вприпрыжку бежит босиком по снегу к пикапу.

– Чтоб тебя, Ниель! – ору я, глотаю ледяной воздух, сжимаюсь весь и шарю вокруг в поисках нашей одежды. Слышу, как за спиной заводится пикап. – Да ладно, не беспокойся, я сам твои вещи соберу, если ты такая безответственная, – ворчу я непонятно на кого: она-то уже в машине. Застегиваю штаны и натягиваю рубашку через голову. Должно быть, еще никогда в жизни я с такой скоростью не одевался.

Закинув одежду Ниель в пикап и привязав сзади санки, я забрасываю костер снегом. Когда забираюсь в машину, там уже тепло: какое облегчение, ведь я промерз буквально до костей. Потираю руки над печкой и пытаюсь вернуть чувствительность пальцам.

Ниель свернулась в клубочек под одеялами, только лицо видно, и я невольно вспоминаю, как мы сюда приезжали в прошлый раз и тоже замерзли как собаки. Пожалуй, не стоит больше сюда возвращаться… никогда.

– Извини, что оставила тебя одного вещи собирать. Просто даже думать не хотелось о том, чтобы одеваться на морозе – это же наверняка пытка.

– Да уж, – заверяю я ее. – Это ты правильно догадалась. И знаешь что? Я тебя на руках в квартиру не понесу. А может, еще и специально припаркуюсь подальше от двери, тебе назло.

– Кэл! – надувает она губы. – Не будь столь жестоким к бедной девушке!

Я смеюсь, и мы покидаем лагерь «Луч» – надеюсь, что навсегда.

В конце концов я паркуюсь у самой двери, но все равно Ниель приходится топать босиком, голой, в одеяле.

* * *

– Эй! – кричу я и крепко зажмуриваюсь. – Осторожнее, мне мыло в глаз попало.

– Ой, извини. Мне казалось, ты пониже.

– Объясни, пожалуйста, ну что тут сексуального – принимать душ в полной темноте? – ною я. – Я тебя не вижу, глаза щиплет. По-моему, пора уже вылезать.

– Зато я тебя чувствую, – говорит Ниель и трет мне мылом грудь – маленькими кружочками, все ниже и ниже.

– Эй! – кричу я, внезапно сообразив, к чему идет дело. – Все! Я передумал вылезать!