Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Такая славненькая кондукторша, и такие хорошенькие у нее губки, и так она сильно ерепенится и этим портит свою наружность… Ну нет у меня денег… Сейчас сойду, милочка, только одну остановку проеду…
– То есть никакой остановки я тебе даром не дам проехать, – говорит кондукторша. – А если у тебя денег нет, так зачем же ты, нахал, в трамвай вперся? Вот чего я никак не пойму.
Пассажир говорит:
– Тоже пешком идти – может быть, у меня пузыри на ногах? Какие нечувствительные люди в настоящее время. Совершенно не входят в положение человека. Только за все деньги, деньги и деньги. Прямо, может быть, этого не оберешься. Только давай, давай, давай…
Гуманные чувства заполняют мое сердце. Мне становится жалко человека, у которого нет даже нескольких грошей на проезд в трамвае.
Я вынимаю деньги и говорю кондукторше:
– Примите за того, который с постным лицом. Я заплачу за него.
Кондукторша говорит:
– Никакой уплаты со стороны я не разрешаю.
– То есть, – говорю, – как же вы можете не разрешить? Вот тебе здравствуйте!
– А так, – говорит, – и не разрешу. И если у него нету денег, то и пущай он пешком шкандыбает. А на своем участке работы я не дозволю поощрять то, с чем мы боремся. И если у человека нету денег – значит, он их не заслужил.
– Позвольте, – говорю, – это негуманно. К человеку надо гуманно относиться, когда ему плохо, а не наоборот. Человека, – говорю, – надо жалеть и ему помогать, когда с ним что-нибудь происходит, а не тогда, когда ему чудно живется. А вдобавок это, может быть, мой родственник, и я его желаю поддержать на основе родственных чувств.
– А вот я вашего родственника сейчас отправлю в одно местечко, – говорит кондукторша и, свесившись с трамвая, начинает трещать в свой свисток.
Пассажир с постным лицом говорит, вздохнувши:
– Какая попалась на этот раз ядовитая бабенка. А ну, брось свистеть и поезжай дальше: я сейчас заплачу.
Он вынимает из кармана записную книжку, вытаскивает из нее три червонца и со вздохом говорит:
– Крупная купюра, и через это в трамвае мне ее не хотелось зря менять. Но поскольку эта особа с ума сходит и не дозволяет пассажирам производить поддержку, то вот примите, если, конечно, найдется сдачи, что вряд ли.
Кондукторша говорит:
– Чего вы суете мне в нос такие крупные деньги? У меня нету сдачи. Нет ли у кого разменять?
Я было хотел разменять, но, увидя суровый взгляд пассажира, отложил свои намерения.
– Вот то-то и оно, – сказал пассажир. – Через это я и не давал купюру, поскольку знаю, что это безрезультатно и в трамвае не могут ее разменять.
– Какая канитель с этим человеком, – говорит кондукторша. – Тогда я трамвай сейчас остановлю и его к черту ссажу. Он мне тормозит мою работу.
И она берется за звонок и хочет звонить.
Пассажир, вздохнувши, говорит:
– Эта кондукторша что-нибудь особенное. То есть я в первый раз вижу такое поведение. А ну, погоди звонить, я сейчас заплачу. Вот действительно какой ядовитый человек попался…
Он роется в кармане и достает двугривенный.
Кондукторша говорит:
– Что ж ты, дармоед, раньше-то не давал? Небось хотел на пушку проехать.
Пассажир говорит:
– Всем давать – потрохов не хватит. Прими деньги и заткни фонтан своего красноречия. Через такие мелочи трещит своим языком в течение часа. Прямо надоело.
– И хотя это мелочи, – сказала кондукторша, обращаясь к публике, – но они затрудняют плавный ход движения государственного аппарата. И я через это пропустила целую массу безбилетных пассажиров. И его пятнадцать копеек обошлись государству рублей шесть.
Через две остановки злополучный пассажир со своей мелкой, склочной душой сошел с трамвая.
И тогда кондукторша сказала:
– Какие бывают отпетые подлецы!
Потом мы снова въехали на какой-то мост, и я снова увлекся картинами природы, позабыв о мелочах, связанных с движением транспорта.
1936
Во время годовщины Октябрьской революции на одном из ленинградских заводов был устроен вечер воспоминаний.
Каждый из желающих рассказывал о своем участии в революции, о своих подвигах, о своих встречах со знаменитыми революционерами и о своей прошлой боевой жизни.
Делились своими воспоминаниями не в торжественной обстановке и не в зале с эстрадой и кафедрой, а просто участники вечера за чашкой чаю вели свои беседы. Это придало разговору живой и непринужденный характер. И в тот же вечер моя записная книжка была вдоль и поперек исписана интересными заметками и сюжетами.
Между прочим, очень много всех смешил заводский парикмахер, некто Леонидов. Он очень забавно и комично рассказывал, как он до революции служил в модной парикмахерской на Морской и как там он стриг и брил разных генералов и князей. И какие там у него встречались требовательные и нахальные клиенты, не разрешавшие во время бритья дотрагиваться пальцами до своей благородной кожи.
Все очень смеялись, когда Леонидов вспоминал разные забавные факты из своей практики. Но об этом я расскажу как-нибудь в дальнейшем.
После Леонидова с коротенькой речью выступил немолодой слесарь Коротков, раненный в Февральскую революцию. Он рассказал об уличном столкновении с полицией, во время которого он и был ранен.
И вот наконец выступила работница завкома, товарищ Анна Лаврентьевна Касьянова, награжденная в свое время орденом Красного Знамени.
Речь Касьяновой была исключительно интересна и занимательна. Это было воспоминание о прожитой жизни, о революции, о гражданской войне, о знаменитом Перекопе и о бегстве барской России за границу.
Это был рассказ человека, побывавшего в самом пекле революционных событий.
Уже по первым ее фразам я понял, что это незаурядная женщина с простенькой и обыкновенной биографией. И действительно, ее жизнь поразила нас каким-то внутренним, особенным значением.
Ее речь всех нас захватила, и мы не заметили, как промелькнуло полтора часа.
Во время перерыва я подошел к т. Касьяновой и попросил ее разрешения написать повесть об ее жизни.
Анна Лаврентьевна сказала:
– Если это получится как забава, то не надо. Мне было бы неприятно, если б вы посмеялись над моей жизнью. Но если это полезно для дела революции, то я согласна, чтоб вы это написали.
Потом она добавила:
– Только то, что я рассказала, – это древняя история. Сейчас мы заинтересованы другой материей – строительством и расцветом нашей страны. И эта старая история моей жизни, может, сейчас не так полезна в литературе, как другие, более современные темы.