— Язык проглотил? — спросил Ваормунд. Я продолжал молчать. — Впрочем, прежде чем ты умрешь, мы его тебе отрежем, — пообещал верзила. — И яйца тоже.

Все погибает. Все мы умрем. Все, что от нас остается, — это слава. Я уповал, что меня запомнят как воина, как справедливого человека и доброго лорда. И быть может, забудут эту позорную смерть под кустами. Крики мои стихнут, а слава эхом будет звучать в песнях, исполняемых в чертогах. А Ваормунд? У него тоже имелась репутация — он был знаменит своей жестокостью. Его запомнят как того, кто отличался в «стене щитов», а также как человека, наслаждавшегося страданиями. А еще, подобно тому как меня знают как воина, сразившего Уббу у моря, как того, кто зарезал Кнута, так и Ваормунд останется в памяти людской как человек, убивший Утреда Беббанбургского.

Он сошел с коня. Под красным плащом на нем была кольчуга. На шее висела серебряная цепь, шлем окован серебром. То были символы принадлежности к военачальникам лорда Этельхельма, ведущего дружинников в бой за своего господина. На миг я потешил себя надеждой, что Ваормунд сразится со мной один на один, но вместо этого он дал своим знак спешиться.

— Взять его! — скомандовал он.

Восемь длинных копий на ясеневых древках окружили меня, грозя проткнуть. Один наконечник, с тронутыми ржавчиной краями, замер у моего горла. Миг меня подмывало вскинуть Вздох Змея, отбить копье и напасть на стоящих передо мной. Наверное, я должен был дать бой, но судьба цепко держала меня в своих когтях. Судьба говорила мне, что мне пришел конец и что все кончается. Я смирился.

Испуганный человек пробрался между копьями и потянул у меня Вздох Змея. Я сопротивлялся, но ржавый наконечник копья кольнул в шею, и я выпустил меч. Другой подошел слева и пнул по ногам, отчего я упал на колени. Я был в кольце врагов, лишился Вздоха Змея и не мог отвечать ударом на удар.

Всему приходит конец.

Похоже, умереть мне предстояло не перед живой изгородью. Ваормунд жаждал славы. Он хотел, чтобы его запомнили, а убийство в кустах не вдохновляет поэтов на сказания о великих подвигах. В его планы входило с триумфом доставить меня к своему хозяину — Этельхельму. Он хотел, чтобы весть о моей смерти распространялась по построенным римлянами дорогам, пока все в Британии не узнают и не устрашатся имени Ваормунда Утредоубийцы.

Просто моей смерти, пусть и мучительной, было мало — меня следовало унизить. Враг приближался медленно, смакуя момент. Он молчал, только угрюмо кивнул человеку, стоявшему у меня за спиной. На мгновение я подумал, что это конец, что нож вот-вот полоснет по горлу, но вместо этого воин просто снял с меня шлем, а Ваормунд ударил.

То была месть за пощечину, отвешенную мной много лет назад. Этот удар, в отличие от моего, не был нанесен лишь с намерением оскорбить. Верзила врезал так, что я повалился набок, как когда-то от камня, брошенного с высокой стены Хеабурга, который расплющил мой шлем и лишил меня сознания. В глазах потемнело, голова закружилась, а череп заполнили гул, тьма и боль. Наверное, это было к лучшему, потому как я не чувствовал, как с меня срывают амулет-молот, снимают пояс с Осиным Жалом, сдирают кольчугу, стягивают сапоги, рубаху и пинают мое нагое тело. Я слышал гогот, чувствовал, как на меня льются теплые струи мочи. Потом меня подняли на ноги. Голова все еще гудела. Враги связали мне руки перед собой и привязали веревку к хвосту лошади Ваормунда. Хвост жеребца они разделили на две косицы и заплели петлю веревки между ними так, чтобы она не соскользнула.

Ваормунд, возвышаясь надо мной, плюнул мне в лицо.

— Лорд Этельхельм хочет поболтать с тобой, — сообщил он, — а его племянник желает послушать, как ты кричишь.

Я не ответил. Рот заполняла кровь, одно ухо болело, я покачивался от головокружения. Наверное, я посмотрел на него одним глазом, потому что второй наполовину закрылся, и помню, как он снова плюнул и загоготал.

— Король Эльфверд заставит тебя визжать. Он в этом деле мастер.

Я продолжал молчать. Это взбесило его. Оскалившись от ярости, он пнул меня в живот. Я сложился пополам, не в силах вдохнуть, он ухватил меня за волосы и дернул.

— Король хочет убить тебя, — прорычал верзила, — я облегчу ему работу.

Сжав мою челюсть, он силой открыл ее, помедлил, потом плюнул мне в рот. Это его позабавило.

Он кинул Осиное Жало в ножнах одному из своих людей, но пояс с ножнами Вздоха Змея оставил при себе. Потом снял свой пояс с мечом, передал его высокому воину и препоясался моим. Приняв Вздох Змея у дружинника, разоружившего меня, он провел пальцем по клинку.

— Мой! — произнес он, почти кудахча от радости. — Мой!

Я едва не заплакал. Вздох Змея! Я владел им почти всю свою жизнь, равных этому мечу было не сыскать во всем мире. Этот клинок выковал Элдвульф Кузнец, над ним сотворили заклятия воин и женщина, а теперь я его потерял. Я смотрел на блестящее яблоко со сверкающим в нем крестом Хильды и чувствовал отчаяние и бессильную ненависть.

Ваормунд приложил лезвие моего собственного меча к моей шее, и на краткий миг мне показалось, что ярость подтолкнет его рассечь плоть, но вместо этого великан еще раз плюнул и сунул Вздох Змея в ножны.

— Возвращаемся на дорогу! — скомандовал он своим. — По коням!

Им предстояло ехать на восток, чтобы найти большую дорогу, а по ней отправиться на юг, в Лунден. По тому самому римскому тракту, который мы пересекли этим утром. Ваормунд провел своих через брешь в живой изгороди, поросшую со всех сторон терновником, и шипы впивались в меня, пока я тащился за его жеребцом.

— Эрслинг, топчи дерьмо от моей лошади! — крикнул мне Ваормунд.

Я брел, шатаясь, вниз по склону, оставшаяся после сенокоса стерня ранила мне ноги. Впереди ехали двадцать воинов, потом Ваормунд, а замыкали строй еще двадцать всадников. Два дружинника, оба с копьями, пристроились по бокам от меня. Был почти полдень, солнце стояло высоко и пекло, дорогу прочерчивали колеи с засохшей грязью. Мне хотелось пить, но все, что я мог проглотить, была кровь. Я споткнулся и протащился за конем с десяток шагов, обдираясь о комки земли и камни. Наконец Ваормунд остановился, обернулся в седле и расхохотался, глядя, как я с трудом поднимаюсь на ноги.

— Держись, эрслинг, — процедил он и ударил пятками так, что жеребец бросился с места вперед и я едва не упал снова.

От резкого толчка из раны на левом плече опять пошла кровь.

Дорога шла через буковую рощицу. Финан прятался где-то в этом лесу, и во мне зародилась робкая надежда, что он попытается отбить меня, но я напомнил себе, что у него всего шестеро воинов, а у Ваормунда сорок с лишним. Ублюдок знал, что я был не один. Я опасался, что он отрядит людей на поиски моих спутников, но, похоже, вполне хватило одного трофея. Слава была ему обеспечена, он мог с триумфом вступить в Лунден, где мои враги будут наблюдать, как я умираю в боли и страданиях.

Мы разминулись с двумя священниками и их слугами, которые пешком направлялись в Верламесестер. Сойдя на обочину, они смотрели, как я ковыляю.