– Мы зададим ему вопросы лишь о тех вещах, о которых он уже рассказывал ранее. Нам просто необходимо побеседовать с ним. Если вы не разрешите сделать это сейчас, я все равно добьюсь разрешения судьи, но для этого потребуется время, что может стоить кому-то жизни.

Тули́н отмечает, что главврач не был готов к такому повороту. Он явно не желает терять лицо, но, помедлив, все же смягчает тон:

– Подождите здесь. Если он не откажется, то всё в порядке, но понуждать я его не стану.

Вскоре главврач возвращается и кивком головы дает понять Хессу, что Линус Беккер дает согласие на встречу, и исчезает. Хансен провожает его коротким взглядом и начинает инструктаж о мерах безопасности:

– Недопустимо вступать с пациентом в физический контакт. Если появится хотя бы намек на проявление эмоций со стороны Беккера, необходимо дернуть тревожный шнурок в комнате для свиданий. Если вдруг – не дай бог, конечно, – что-то случится, мы будем наготове прямо за дверью. Понятно?

Комната для свиданий величиной примерно пять на три метра. В окно из толстого бронированного стекла, что объясняет отсутствие на нем решетки, видны внутренний дворик, весь в зелени, и шестиметровая стена на заднем плане. Четыре стула из твердого пластика стоят ровно посередине у каждой стороны небольшого прямоугольного стола, и такая точность объясняется тем, что все эти пять предметов мебели намертво прикручены к полу. Когда Тули́н и Хесса вводят в помещение, Линус Беккер уже сидит за столом.

К их удивлению, он весьма мал ростом – пожалуй, не выше метра шестидесяти пяти, – молод и почти напрочь лишен волос. Лицо у него детское, но тело сильное, мускулистое. Он слегка смахивает на гимнаста – впрочем, может, еще и потому, что на нем синие спортивные брюки и белая футболка.

– Можно я сяду у окна? Я больше всего люблю сидеть у окна. – Беккер поднимается с места и, словно боящийся вызова к доске школьник, робко взирает на вошедших.

– Конечно. Вы сами вольны решать. – Хесс представляет себя и Тули́н, и она замечает, что тон он выбрал доброжелательный и доверительный, а заканчивая фразу, даже поблагодарил Беккера за то, что тот согласился уделить им время.

– Ну времени-то у меня теперь куры не клюют. – Линус говорит это без всякой иронии и улыбки. Просто констатирует факт и смотрит на них неуверенным взглядом. Найя садится на стул напротив молодого человека, и Хесс начинает объяснять, что они нуждаются в его помощи.

– Но я не знаю, где захоронил тело. Мне ужасно жаль, но я и вправду не помню ничего, кроме того, что уже рассказал.

– Не думайте об этом. Речь пойдет о другом.

– А вы занимались этим делом тогда? Я вас не помню.

Линус Беккер, похоже, слегка испуган. Он часто моргает своими невинными глазами. Сидит, выпрямившись на стуле, и сосредоточенно обрывает заусеницы на красных неухоженных пальцах.

– Нет, не занимались.

Хесс рассказывает легенду, которую согласовали они с Тули́н. Он показывает свой европольский жетон и объясняет, что вообще-то работает в Гааге с профилями правонарушителей. Выявляет характерные черты личности и поведения преступников – таких, как, к примеру, Линус Беккер. Подобные профили могут помочь в раскрытии однотипных преступлений. А сейчас Хесс находится в Дании и помогает своим датским коллегам, в том числе и Тули́н, создать подобный отдел. Они беседуют с некоторыми заключенными об их переживаниях в период, предшествовавший совершению преступления, и очень надеются, что Линус Беккер не откажет им в короткой беседе.

– Но ведь меня не предупредили о вашем приходе.

– Верно, произошла ошибка. Вам должны были сообщить о нашем приходе, чтобы вы могли подготовиться, но, к сожалению, случилось недоразумение. Так что теперь вам решать, захотите ли вы нам помочь. Если нет, мы тотчас же уйдем.

Линус Беккер смотрит в окно, продолжая заниматься своими заусеницами, и Тули́н абсолютно уверена, что он ответит отказом.

– Я с удовольствием. Для меня важно, если я смогу помочь другим людям.

– Да-да, именно так. Спасибо, вы очень любезны.

Первые минуты Хесс посвящает уточнению личных данных Линуса Беккера. Возраст. Место жительства. Семейное положение. Учеба в школе. Праворукость. Госпитализации в прошлом. То есть задает совершенно простые и пустые вопросы, ответы на которые им уже известны, но которые должны сообщить Линусу Беккеру уверенность в себе и создать доверительную атмосферу. И Тули́н приходится признать, что Марк действует на ять, и даже устыдиться – ведь сперва она весьма скептически отнеслась к придуманной им легенде. Спектакль, однако, затягивается, и ей представляется, будто они находятся внутри ока урагана и болтают о какой-то жуткой ерунде, в то время как вокруг бушует разрушительный шторм. Но наконец-то Хесс добирается до дня убийства.

– Вы говорили, что у вас весьма туманные воспоминания о том дне. Что вы помните только отдельные эпизоды.

– Да, у меня в тот день были провалы в памяти. От болезни у меня кружилась голова, да я фактически и не спал. Наверное, переутомился, слишком много времени уделял работе с фотоархивом…

– Расскажите, почему вы этим занялись.

– Это в какой-то степени была мальчишеская мечта, если можно так выразиться. У меня просто было такое вот желание, а потом…

Беккер умолкает, и Тули́н думает, что лечение его болезни частично состоит в том, чтобы снизить накал его страстного садистского желания наслаждаться видом смерти.

– …в криминальной хронике я видел, что эксперты делают съемку в местах преступлений, только не знал, где эти фотографии хранятся. Пока не зашел на сервер экспертно-криминалистического отдела. Ну, а остальное было делом техники.

Да, Тули́н с удовольствием подписалась бы под этими его словами. Отсутствие серьезной системы безопасности в компьютерной системе архива экспертно-криминалистического отдела можно объяснить лишь полной уверенностью сотрудников в том, что никому и в голову не придет взламывать киберархив фотографий трупов с мест убийств. Пока этим не озаботился Линус Беккер.

– Вы кому-нибудь рассказывали, к каким материалам получили доступ?

– Нет, я ведь знал, что это противозаконно. Но… как уже сказано…

– Какое значение имели для вас эти фото?

– Я считал, что они мне фактически… помогали, что ли. Потому что, рассматривая их, я мог сдерживать свои желания. Но теперь вижу, что на самом деле все было совсем не так… Они возбуждали меня. Вынуждали зацикливаться только на одной вещи. Я, помнится, чувствовал, что мне необходимо подышать свежим воздухом. Вот и поехал проветриться. Ну, а что случилось потом – тут уж меня память подводит.

Тули́н перехватывает его извиняющийся взгляд, и хотя лицо у Беккера по-детски бесхитростное, по коже у нее бегут мурашки.

– Кто-нибудь из ваших знакомых знал, что у вас бывают провалы в памяти? Может быть, вы сами кому-нибудь рассказывали об этом?