* * *

После полудня неожиданно поднялся ветер. Он гнул верхушки деревьев в больничном парке, шумел в кронах и бился в оконные стекла, как будто снаружи кто-то колотил в них большой пуховой подушкой. По сравнению с ярким солнечным светом туча казалась особенно темной, это было так красиво, что даже Бурый, скучавший в отдельном боксе и из последних сил боровшийся с дремотой, загляделся на этот поединок света и тьмы.

По опустевшим дорожкам парка гуляли пыльные вихри, и какая-то скомканная бумажка, подхваченная ветром, взлетела в воздух, долго реяла из стороны в сторону на высоте третьего этажа, а потом, словно выбрав наконец направление полета, стремительно унеслась куда-то за угол и там исчезла.

Потом туча накрыла больничный парк, погасив солнце. В окно хлестнул дождь — сильный, конечно, но вовсе не тот апокалипсический ливень, которого можно было ожидать, наблюдая за неумолимым приближением тучи. По оконному стеклу заструилась вода, брызги залетали в приоткрытую форточку. Бурый спохватился, встал с кровати, убрал с подоконника забрызганный мобильник и закрыл форточку.

Капли застучали по жестяному карнизу, заглушая шум ветра в мокрых верхушках деревьев. Смотреть за окном стало не на что. Бурый зевнул, едва не вывихнув челюсть, и вытер мобильник рукавом. На нем был спортивный костюм из какой-то водоотталкивающей синтетики, которая и не подумала впитать в себя дождевую влагу, а только размазала ее по дисплею телефона. Бурый беззлобно матюгнулся, энергично потер аппарат об зад своих спортивных штанов, но с тем же результатом: водяные пупырышки на прозрачном пластике дисплея уменьшились в объеме, но при этом их стало больше.

— Блин, — сказал Бурый, взял висевшее на спинке кровати вафельное полотенце и вытер мобильник насухо.

Ему было скучно. Газеты и журналы, переданные пацанами, он уже прочел от корки до корки — даже те рубрики и разделы, в которые сроду не заглядывал, — по телевизору в ординаторской шел бразильский сериал, от которого у Бурого появлялось непреодолимое желание наложить на себя руки, а больше заняться было нечем. Некоторое время Бурый развлекался тем, что нажимал кнопки и щелкал тумблерами какой-то медицинской хреновины, стоявшей в углу и накрытой прозрачным целлофановым чехлом. У хреновины был светло-серый жестяной корпус с небольшим экранчиком, а также уйма разноцветных лампочек, каких-то шкал, трубок, шлангов и проводов, торчавших из нее во все стороны. Сколько Бурый ни тыкал пальцем в кнопки, сколько ни щелкал переключателями, хреновина не реагировала. Она стояла на специальной подставке с резиновыми колесиками. Бурый немного отодвинул ее от стены, просунул забинтованную голову в образовавшийся зазор и поискал сетевой шнур. Розетка на стене была, а вот шнур отсутствовал начисто — надо полагать, Бурый был далеко не первым пациентом, в ком проснулась детская любознательность, и персонал больницы принял меры против любителей щелкать тумблерами и давить на кнопки.

— Вон он, змей, в окне маячит, за спиною штепсель прячет, — пропел Бурый и задвинул каталку с непонятной установкой на место, вплотную к стенке.

Он вытащил из-под пластикового чехла какой-то гибкий металлический шланг, вроде того, какой бывает в душе, но с длинным блестящим наконечником в форме пули. На конце этой пули была дырка. Бурый заглянул в эту дырку, дунул в нее, а потом поднес наконечник к лицу и понюхал. Наконечник пах металлом, резиной и дезинфекцией. Бурый вдруг представил, для чего он мог предназначаться, каким дохлякам и в какие дырки его засовывали, и его передернуло от отвращения. Тьфу ты, пакость! Он поспешно вернул шланг на место и тщательно вымыл руки над раковиной в углу бокса.

Покончив с этим делом, он подошел к двери и выглянул в коридор. В коридоре было пусто, поблескивал белый кафель. Вдоль стен скучали накрытые простынями каталки на резиновом ходу — реанимация, промежуточная станция между тем и этим светом. Тоска, одним словом. Поговорить не с кем, кроме мента этого поганого...

Мент поганый — не тот, что дежурил во время визита Паштета, а другой — сидел на табурете, привалившись спиной к дверному косяку бокса, который охранял, и, казалось, дремал. Однако стоило Бурому высунуть голову в коридор, как мент открыл глаза и повернул к нему широкую незагорелую морду под сдвинутым набекрень черным беретом. У Бурого возникло рефлекторное желание стать лицом к стене и широко раздвинуть ноги, но он подавил этот дремучий инстинкт и сказал менту:

— Привет.

Мент молча отвернулся, не удостоив Бурого даже кивком. “Спасибо, Паша, — в который уже раз подумал Бурый, закрывая изнутри дверь своего бокса. — Вот уж удружил так удружил! Познакомься с ментами... Сам, блин, знакомься с этими глухонемыми!”

Он подумал, что было бы неплохо почистить пистолет, и уже начал прикидывать, где бы ему раздобыть немного масла, но тут же спохватился: дверь в боксе была стеклянная, через нее помещение просматривалось как на ладони, и кто-нибудь из здешних вертухаев в белых халатах наверняка удивился бы, увидев, чем занимается вверенный их попечению больной. И главное, за ментами далеко бегать не надо — вот он, мент, возле соседней двери торчит. Тоже, наверное, скучает без любимой работы, думает, бедняга, кому бы кости пересчитать...

Бурый издал еще один протяжный зевок и повалился на кровать. Рука его сама собой потянулась и взяла с тумбочки мобильник. Бурый поиграл кнопками, листая странички меню, нашел игры и минут двадцать развлекался тем, что расстреливал всплывающие из-за нижнего края дисплея воздушные шарики. Игра была примитивная и быстро ему наскучила. Тогда Бурый вошел в категорию “Инфо”, выбрал рубрику “Юмор” и стал читать анекдоты. В стене над изголовьем его кровати располагалась электрическая розетка, через нее из соседнего бокса доносилось поскрипывание, вздохи и негромкое кряхтенье. Бурый слушал эти звуки, механически скользил глазами по строчкам и сочувственно думал о том, что жизнь в больнице, да еще и в реанимации, — не сахар.

Ему-то что, он, если не считать пары синяков, здоров, как племенной бык, а вот каково настоящим больным? Никому ты не нужен, всем на тебя наплевать, лечат тебя клизмами да электрошоком, и даже по нужде ты сам сходить не можешь. Утка эта под кроватью... Воняет ведь, наверное, так, что не приведи господи!

Бурый попытался представить, каково это: справлять большую нужду, не вставая с кровати. Заниматься этим ему не приходилось, разве что в грудном возрасте, и представить, на что это похоже, оказалось чертовски трудно.

В коридоре раздались быстрые шаги, брякнуло железо — это пробежала дежурная сестра со своим подносом, в котором вечно было полным-полно шприцев. Всякий раз, подставляя ягодицу под укол, Бурый опасался, что медичка перепутает шприцы и вкатит ему какую-нибудь дрянь, предназначенную совсем другому доходяге. И ведь не проверишь! А перепутать, схватить из этой кучи одно вместо другого — раз плюнуть! На месте медсестры Бурый бы колол что попало всем подряд — авось от одного укола не сдохнут.

Не прерывая чтения, он вздохнул и осторожно почесал исколотую ягодицу. “Спасибо, Паша, — снова подумал он. — Погоди, братан, вот выйду отсюда — я с тебя за каждую дырку в моей шкуре по сто баксов сдеру, не меньше”. Он прикинул, сколько это будет, если ему впаяют все прописанные врачом уколы, и немного повеселел: сумма получилась приличная.