— Вас называют гардемаринами, — заявил им однажды Моуэт. — Вам предоставляют роскошную постель, кормят на убой, и единственное, что от вас требуется, это помогать марсовым, когда надо вязать рифы. Но что я вижу? За грот-брамселем наблюдают из гальюна…

— О сэр! — воскликнул Несбит, уязвленный несправедливостью замечания. — У меня только однажды вышла промашка.

— … а фор-марсель, по-видимому, сам вяжет на себе рифы, в то время как гард храпит себе где-то внизу, как поросенок. Мне очень жаль наш флот, если им будут командовать такие пердимонокли, как вы, которые думают лишь о жратве да сне и пренебрегают своими обязанностями. Такого я не видел ни на одном корабле и не желаю видеть.

— Эти юнцы слишком заботятся о собственных удобствах, — согласился Джек Обри. — Они не представляют собой ничего, кроме шайки илотов.

— Прошу объяснить мне, какое значение имеет слово «илот» на флотском жаргоне? — поинтересовался Стивен.

— Никакого. Я лишь хочу сказать, что они обыкновенные юные бездельники, маленькие бесенята. Я должен их взбодрить и взбодрю, устрою сатанинскому отродью маленький адусик.

Возможно, такие попытки и предпринимались, но они оказались безуспешными. На «Сюрпризе» была веселая, жизнерадостная компания гардемаринов, где не было «стариков», терроризировавших остальных; и, по крайней мере до сего времени, еды им хватало. Они давно оправились от трудностей крайнего юга, хотя ничто не могло вернуть Уильямсону ни пальцев ног, ни кончиков ушей. У Бойла превосходно срослись ребра, а у Кэлами легкий пушок появился не только на черепе, но и на девичьем подбородке. Несмотря на трудную службу, нелегкие испытания и ежедневную зубрежку, они оставались веселыми ребятами. Мичманы даже научились плавать, чем мог похвастать далеко не каждый старый моряк. Пополудни, когда на судне становилось спокойно, большинство моряков ныряли в мелкий полотняный бассейн, но некоторые купались в море, поскольку с тех пор, как они покинули Галапагосы, ни одной акулы не было замечено поблизости от фрегата.

Это была одна из радостей их западного плавания, второй были состязания по стрельбе из пушек главного калибра или мушкетов, которые проводились почти каждый вечер по боевому расписанию. Но были и другие удовольствия, которые высоко ценились. В первые недели военных моряков веселило поведение китобоев, главным образом мастера-гарпунера Хогга. Он никогда не служил на королевском флоте. Хотя с самого его детства с короткими перерывами шла война, Хогг так и не понюхал пороху. Будучи китобоем и гарпунером, работавшим на южных промыслах, он имел отсрочку от службы, но ему не пришлось ею воспользоваться. Вербовщики никогда не беспокоили парня, поэтому до «Сюрприза» он ни разу не ступал на борт военного корабля. Жизнь свою он провел исключительно на китобойных шхунах — весьма демократической разновидности судов, — где матросы работали не за жалованье, а за долю от тех денег, которые мог выручить китобойный корабль. Хотя там и существовала маломальская дисциплина, среди экипажа, насчитывавшего около трех десятков человек, почти не было никакой иерархии — разумеется, там не было ничего, напоминавшего королевский флот, с гораздо более многочисленным личным составом, где порядки шканечной палубы отличались от порядков на полубаке как небо от земли и царили совсем другие взгляды на человеческое достоинство.

Мастер-гарпунер был толковым человеком — он разбирался в навигации, но был несколько простоват. Проведя детство в полудиких трущобах Уоппинга, а остальную часть жизни среди китобоев, он редко соприкасался с цивилизацией. Например, в первое же утро он едва не лишил сознания вахтенного офицера, воскликнув при встрече: «Как дела, дружище? Надеюсь, отлично?» А когда началось богослужение, его было трудно усадить на соответствующее место. «Совсем другое дело!» — громко произнес он, усевшись на перевернутый суповой бачок. Хогг очень внимательно наблюдал за певчими и аплодировал, когда те заканчивали псалмы. Когда отец Мартин надел стихарь, сосед Хогга произнес громким шепотом: «Сейчас капеллан начнет читать проповедь». «Да неужто? — воскликнул китобой, положив руки на колени, и, подавшись всем телом вперед, стал с живейшим интересом наблюдать за происходящим. — Я еще никогда не слышал проповеди». Затем, через несколько минут, у него вырвалось: «Вы пропустили две страницы. Эй, хозяин. Вы пропустили две страницы». Так оно и оказалось, поскольку отец Мартин, не слишком умелый проповедник, обычно поручал читать из Священного Писания кому-то более способному, как, например, Сауту и Барроу, и теперь, сбитый с толку новыми прихожанами, допустил непростительный промах.

— Соблюдать тишину! — скомандовал Моуэт.

— Но он пропустил две страницы, — повторил Хогг.

— Бонден, — произнес Джек Обри, отведя матроса в сторону. — Проведите Хогга на бак и объясните ему, как следует вести себя на королевском флоте.

Бонден объяснил, но не вполне убедительно, поскольку на следующий день, когда Несбит, самый младший из гардемаринов, отдавая приказания марсовым, обозвал одного из них, Хогг внезапно повернулся и, схватив юнца одной рукой, другой отшлепал его по ягодицам, приговаривая, что стыдно так разговаривать с людьми, которые ему в отцы годятся. Любой трибунал был бы вынужден приговорить Хогга к смертной казни, поскольку тридцать второй статьей Дисциплинарного устава никакое другое наказание за такое немыслимое злодеяние не предусматривалось. Джек убедил Моуэта и Аллена потолковать с ним как следует и объяснить чудовищность его поступка. Но тем не менее все матросы были убеждены, что китобои не постесняются сказать мистеру Адамсу, что он нечист на руку, или попросить у капитана стаканчик его лучшего бренди, когда у них появится желание промочить горло. Матросы часто с самыми серьезными минами упрашивали их обратиться к Джеку

Обри. «Давай же, дружище, — говаривали они, — не робей. Шкипер любит простого матроса и всегда нальет ему стаканчик, если тот попросит вежливо». Это не значит, что они не любили своих новых товарищей, напротив — поскольку китобои были не только свои парни, но и опытные моряки. Но их наивность была постоянным соблазном, против которого матросам «Сюрприза» было трудно устоять.

За прошедшую неделю китобои стали реже поддаваться на подначки. И хотя их можно было заставить соскочить с коек возгласом «Кит на горизонте!», никто уже не ловился на нехитрую удочку и не спрашивал у помощника плотника, где тут расклепывают кнехты, а также не обращался к старшине-канониру, чтобы тот выдал им сажень линии огня. Добродушные парни мгновенно менялись, когда пусть даже на огромном расстоянии от них, да еще с наветренной стороны появлялся американский китобой, который нетрудно было узнать по двухъярусному «вороньему гнезду» на грот-мачте. Хогг и его друзья дружно бросались на корму, полные ненависти и желания отомстить. И если Хани, который был вахтенным офицером, отказывался немедленно привестись к ветру, они принимались требовать того же от Джека Обри, крича ему в световой люк, откуда их уводили морские пехотинцы.

Немного поразмыслив, капитан убеждался, что преследование американца сопряжено со слишком большой потерей времени. Вызвав мастера-гарпунера, он ему сказал: