Этих поставок явно недостаточно для налаживания массового производства напитка. Казалось, только отец Давида досконально продумал систему снабжения какао-бобами.

* * *

Лето 1662

Одиже часто заходил в трактир «Храбрый петух». Как и «обжора» Монмор, он устраивался за отдельным столиком и демонстративно избегал других клиентов. После первого визита, во время которого молодой человек выказал себя весьма настойчивым и жизнерадостным, Одиже внезапно стал молчалив, и Анжелику немного задевало то, что титулованный собрат по поварскому цеху ни разу не похвалил ее кулинарные способности. Впрочем, ел он не спеша и не сводил глаз с молодой женщины, когда она сновала по залу. Пристальный взгляд красивого кавалера, роскошно одетого и уверенного в себе, в конце концов стал смущать Анжелику. Она уже сожалела о том игривом тоне, в котором разговаривала с ним в день знакомства, и не знала, как обсудить с дворецким проблему, волновавшую ее больше всего: производство шоколада. Одиже, без сомнения, понял, что хозяйка харчевни не так доступна, как ему показалось вначале. В любом случае, он внимательно наблюдал за ней.

В своем молчаливом наблюдении он зашел настолько далеко, что во время загородных прогулок, на которые по воскресеньям выбиралось все «семейство» Буржю, его не раз замечали поблизости верхом на лошади. И когда наездника радушно приглашали принять участие в пикнике на траве, у него, словно бы случайно, обнаруживались в седельной сумке паштет из зайчатины и бутылка шампанского.

Или же с ним сталкивались на галиоте[78], плывущем по реке к Шайо, где все его ленты, перья и наряды тонкого сукна казались весьма неуместными.

Один праздничный день сменялся другим, и таких дней было много. «Чересчур много!» — жаловался простой люд, который должен был ежедневно трудиться, чтобы заработать на хлеб. Помимо воскресений, канунов религиозных праздников, самих религиозных праздников, в стране чествовали всевозможных святых покровителей, покровителей цехов, покровителей нации и покровителей всего на свете. Но раз солнце сверкало, а погода радовала приятным теплом, с самого рассвета все крупные дороги вокруг Парижа на много лье заполнялись непрерывным потоком: кареты, верховые и пешие, — все горожане спешили на свежий воздух насладиться синевой небес. Одни ехали в загородные резиденции, другие — в окрестные деревеньки.

Прослушав мессу в маленькой церкви, народ отправлялся потанцевать с крестьянами под вязы, а также отведать белые вина из Со или легкие сухие вина из Ванва, Исси и Сюрена.

Даже Грязный Поэт написал стихотворение, прославляющее эту вечную потребность парижан сбежать из города, и в этом его произведении не было обычной злой иронии:

Какое чудо! День отличный,

Париж покинул люд столичный.

Сияет солнцем все вокруг,

Людьми покрыт зеленый луг.

Папаша Буржю и его домочадцы не отставали от моды.

«В Шайо! В Шайо! Отправляемся, с каждого — один су!» — призывно кричали лодочники. Кораблики проплывали мимо Аллеи королевы[79]и мимо монастыря ордена Визитации в Шайо[80]. Затем публика сходила на берег, чтобы отправиться перекусить в Булонский лес.

Иногда суда шли до самого Сен-Клу, и парижане рассеивались по окрестным деревням. Давид и кавалер Розины, ученик кондитера, с которым она собиралась сочетаться браком этой осенью, брали на руки детей, чтобы освободить женщин.

Очень часто они направлялись в Версаль, чтобы увидеть трапезу короля. Но Анжелика всякий раз наотрез отказывалась от подобной прогулки. Она пообещала самой себе, что войдет в Версаль, лишь когда ее примет двор, примет король. Она дала себе клятву. Иными словами, молодая женщина никогда не приближалась к Версалю… Она оставалась на берегу Сены вместе со своими мальчиками, опьяненными свежим воздухом.

Наступал вечер.

— В Париж! В Париж! Отправляемся, с каждого — один су! — кричали лодочники.

И к воротам города толпами устремлялись пьяные компании.

Именно во время такой загородной поездки слово «Версаль» неожиданно засело в голове у Анжелики. Не как недостижимая цель, а как яркое солнце, которое вставало лишь для нее.

Она сама не знала почему, но это видение заставило молодую женщину отказаться от заманчивого приглашения Одиже, предложившего пойти «взглянуть на трапезу короля в Версале».

Маленькая семья только-только высадилась на берегу в окрестностях Сен-Клу, как вновь появился необыкновенно элегантный Одиже, разодетый в перья и кружева. Он был очень доволен собой и своей затеей. Молодой человек уже нанял карету до Версальского парка, который с каждым днем становился все краше и краше и где в тот день король устраивал праздник в честь королев Анны Австрийской и Марии-Терезии и своей фаворитки мадемуазель де Лавальер.

Одиже пообещал взять напрокат шпаги для мужчин, мэтра Буржю и подмастерья кондитера, а для дам — Анжелики, Барбы и Розины — вышитые шали. Дети, еще не достигшие того возраста, когда можно носить шпагу, могли бы просто, открыв рот, восхищенно полюбоваться на великолепие двора и величие своего монарха.

Сердце Анжелики стукнуло всего один раз, и, удивляясь собственному раздражению, она резко заявила, что этот план ее совершенно не привлекает.

— Но, — возразил Одиже, — разве вам не интересно взглянуть, как офицеры, ведающие трапезой короля, торжественно подносят всевозможные блюда? Разве вы не хотите увидеть, что подают при дворе… что Его Величество ест с наибольшим удовольствием…

— Да он все ест с удовольствием! — отрезала Анжелика. — Это всем известно! И я не вижу никакого смысла трястись несколько лье, чтобы убедиться в этом.

«И пускай себе едут без меня!»

Она же отправится в Версаль только в том случае, если ее пригласит сам король, и наряженная со всей необходимой пышностью. И Его Величество сам покажет ей Версальский парк.

Привычные к внезапным переменам настроения Анжелики и к ее неожиданным, а порой и весьма странным заявлениям, но все же пораженные ее резким отказом, домочадцы вместе с несколькими друзьями уселись в наемный экипаж.

Одиже был безмерно разочарован. Он очень рассчитывал на эту прогулку в Версаль, надеялся, что знакомство Анжелики с блистательным миром двора немного собьет с нее спесь и самоуверенность, которую молодой дворецкий почитал чрезмерной. Он бы мог представить ей своих высокопоставленных знакомых среди управляющих трапезой самого короля. И, быть может, среди этой толпы бездельников, которая осаждала гостей Версаля, он улучил бы возможность отвести Анжелику в сторону.