— Я с радостью стану твоим беззаконным принцем. Каковы мои обязанности?

— Ты обязан отдавать долги.

— Идет. — Сейчас она могла бы попросить его отдать ей свою печень, и он бы ответил: «Хорошо». Он посмотрел на нее через столик. — С чего начнем?

— С Мэнни. — Она смотрела на него своими темными глазами, которые вдруг посерьезнели.

— У него осталась семья, — произнес Джо. — Жена и три дочки.

— Ты помнишь.

— Ну конечно помню.

— Ты говорил, что тебе плевать, жив он или мертв.

— Я немного преувеличил.

— Ты будешь заботиться о его семье?

— Сколько? Долго?

— Всю жизнь, — произнесла она, словно это был совершенно логичный ответ. — Он же отдал свою жизнь за тебя.

Он покачал головой:

— Извини, пожалуйста, но он отдал жизнь за тебя. И за твое дело.

— Значит… — Ее рука с тостом застыла в воздухе.

— Значит, — подхватил он, — от имени твоих сподвижников я с удовольствием отошлю семейству Бустаменте мешок денег — как только у меня будет такой мешок. Тебя это устраивает?

Она улыбнулась ему, откусывая от тоста:

— Меня это устраивает.

— Считай — сделано. Кстати, тебя кто-нибудь зовет не Грасиэлой, а покороче?

— Как, например?

— Ну не знаю. Граси?

Она скорчила гримасу, точно села на раскаленный камень.

— Граци?

Еще одна недовольная гримаска.

— Элла? — попытал он счастья.

— Да зачем? Родители меня назвали Грасиэлой.

— Мои родители тоже дали мне имя.

— Но ты его разрезал пополам.

— Меня зовут Джо, — произнес он. — Это как Хосе.

— Я знаю, что это за имя, — отозвалась она, доедая. — Но Хосе и означает — Джозеф. А не Джо. Тебя надо звать Джозеф.

— Ты как мой отец. Только он меня звал Джозефом.

— Потому что это твое имя, — ответила она. — Ты ешь очень медленно. Как птичка.

— Мне уже говорили.

Она подняла глаза на что-то за его спиной. Он повернулся на стуле и увидел, как в заднюю дверь входит Альберт Уайт. Не постарел ни на день, хотя и несколько расплылся по сравнению с тем, каким его запомнил Джо: над его поясом нависало банкирское брюшко. Он по-прежнему предпочитал белые костюмы, белые шляпы и белые короткие гетры. И он по-прежнему шагал не спеша, с уверенностью человека, полагающего, что весь мир — игровая площадка для его увеселения. С ним вошли Бонс и Бренни Лумис. По пути он прихватил стул, и его парни сделали то же самое. Они поставили стулья за столик Джо и уселись — Альберт рядом с Джо, а Лумис и Бонс — по бокам от Грасиэлы, глядя на Джо бесстрастными глазами.

— Сколько прошло времени? — осведомился Альберт. — Два года с небольшим?

— Два с половиной, — поправил Джо и отхлебнул кофе.

— Тебе виднее, — отозвался Альберт. — В тюрьму-то попал ты, а про заключенных я твердо знаю одно: все они очень внимательно считают дни. — Он протянул руку, взял сосиску с тарелки Джо и стал глодать ее, словно куриную ногу. — Почему ты не полез за своей пушкой?

— Может, я ее не ношу.

— Нет, правда, — настаивал Альберт.

— Ты бизнесмен, а это место — чересчур людное для перестрелки.

— Не соглашусь. — Альберт огляделся. — Мне оно представляется более чем приемлемым. Хорошее освещение, свободные линии обстрела, не слишком шумно.

Судя по всему, хозяйка кафе, нервная кубинка лет пятидесяти с лишним, занервничала сильнее обыкновенного. Она ощущала напряжение между этими мужчинами и хотела, чтобы это напряжение поскорее перенеслось за пределы ее заведения. За стойкой перед ней сидела пожилая пара, не обращая никакого внимания на происходящее: они спорили, пойти сегодня вечером в кинотеатр «Тампа» или же на шоу Тито Броки в «Тропикале».

Больше в зале никого не было.

Джо покосился на Грасиэлу. Ее глаза чуть расширились, на горле у нее проступила бьющаяся жилка, которой он никогда раньше не замечал, но в остальном она казалась спокойной. Руки у нее не дрожали, и дышала она по-прежнему ровно.

Альберт еще раз откусил от сосиски и наклонился в ее сторону:

— Как тебя зовут, крошка?

— Грасиэла.

— Ты светлая негритоска или темная латиноска? Никак не пойму.

Она улыбнулась ему:

— Я из Австрии. Разве не видно?

Альберт захохотал. Он хлопнул себя по ляжке, хлопнул по столу, и даже ничего не замечавшая пожилая пара покосилась на него.

— Вот славно-то, — произнес он, обращаясь к Лумису и Бонсу. — Австрия.

Они не поняли юмора.

— Австрия! — Он всплеснул руками, в одной все еще болталась сосиска. Он вздохнул. — Ладно, проехали. — Он снова повернулся к ней. — Ну что ж, Грасиэла из Австрии, как твое полное имя?

— Грасиэла Доминга Маэла Корралес.

Альберт присвистнул:

— В рот не влезет. Но сдается мне, у тебя по этой части большой опыт, крошка. По части пихания в рот, а?

— Не надо, — вмешался Джо. — Не стоит, Альберт. Не впутывай ее в это.

Альберт повернулся к Джо, дожевывая сосиску:

— Прошлый опыт показывает, что мне такие вещи не очень хорошо удаются, Джо.

Джо кивнул:

— Что тебе надо?

— Мне надо узнать, почему ты ничему не выучился в тюрьме. Был слишком занят, все время подставлял задницу? Выходишь, приезжаешь сюда и думаешь, что за два дня меня одолеешь? Они тебя там совсем, на хрен, лишили мозгов, Джо?

— Возможно, я лишь пытался привлечь твое внимание, — проговорил Джо.

— В таком случае ты достиг феноменального успеха, — процедил Альберт. — Сегодня к нам стали поступать сообщения из моих баров, из моих ресторанов, из моих бильярдных, из всех забегаловок, которые я разместил на всем пространстве отсюда до Сарасоты. Они сообщают, что больше не платят мне. Что теперь они платят тебе. Разумеется, я отправился потолковать с Эстебаном Суаресом, и вдруг оказалось, что у него больше вооруженной охраны, чем у Монетного двора США. Он не дал себе труда со мной встретиться. Думаешь, ты вместе с шайкой итальяшек и… кажется, еще и негритосов?

— Кубинцев.

Альберт угостился куском тоста Джо.

— И тебе кажется, ты меня вытеснишь?

Джо кивнул:

— Мне кажется, я уже это сделал, Альберт.

Альберт покачал головой:

— Как только ты помрешь, Суаресы снова встанут в мой строй. И будь уверен, перекупщики — тоже.