нет! В[олош]ин хоть и грешен все же [963] в «прелюбодействе» с Парижем [964] –

продукт русской интеллигенции [965] в ее предпоследней фазе: эстето-

[966]апокалиптического [967], [968] «обормотства» [969], [970]. Он также торжественно, как три года, как пять лет тому назад, читает свои и чужие стихи, все также умно (и в то же время глупо) рассуждает о жизни, искусстве, войне, танцах, политике, театрах, знакомых, новых книгах, страсти, ненависти, грядущих судьбах человечества, отцах церкви, буддизме [971], антопософии… (7) Он всех

любит и ко всем равнодушен. Иногда мне кажется, что милый М[акс] даже не живое существо, а

лабораторное чудо, «гомункулус» [972], (8), сотворенный таинственным Эдиссоном (9) по

астрологическим рецептам [973]. Я [974] радуюсь на его неутолимый аппетит (он может есть всегда и

что [975] угодно). Ну, слава Богу, ест! Стало быть все-таки живой, настоящий…

[***]

...Живем в какой-то эпидемической неврастении. Сплетни, слухи, догадки и [976] напряженное

ожидание неминуемой катастрофы. Это ожидание: вот-вот!.. Завтра [977]! а может быть сегодня!..

может быть уже разразилось, только еще не дошло до нас – парализует всякую деятельность. Такое

впечатление, что люди двигаются, но не ходят, дремлют, но не спят, говорят, но не [978] договаривают

и никто ничего не делает, и что не стоит делать, все равно после придется все переделывать по

иному...

А пока, по-прежнему, свирепствует цензура. Газетам запретили писать о том, что больше всего

волнует [979] общество. Дума и Государственный Совет закрыты до 14-го февраля [980]. Будут-ли они

созваны в обещанный срок – под большим сомнением. Атмосфера все сгущается. Воинственный

«пыл» давно пропал. Вялую декламацию еще кое-как поддерживают оффициальные корреспонденты и

агенты. С «фронтов» все приезжают злые и возмущенные. Мужики проклинают войну. В городах

бессовестная дороговизна. Эти «хвосты», которые [981] по часам дежурят у лавок, чтобы добыть мясо, хлеб, сахар – страшно ожесточают [982] городское [983] население [984]. Стоят, мерзнут, и чтобы

облегчить душу, ругаются. Совсем исчезло чувство страха, этот исторический русский тормоз.

В трамваях, на улицах, в вагонах, театрах, гостиных – все громко ругают правительство – и все

ждут… переворота , как чего то неизбежного. Министры скачут как шарики в рулетке.

Жуткое [985] время.

Мир сошел с ума и среди адского грохота, стона, крови – в бешеной скачке мчится в пропасть…

Никогда, кажется, не было столько самоубийств. Жена какого-то одесского купца, застрелилась, оставив записку [986]: «Стояние [987] в очереди каждый день по нескольку часов совершенно

отравило мое существование»…

[***]

Недавно, орловский предводитель Маслов (10) выразился так: правых больше нет, а есть патриоты и

сволочь…

И все-таки не верю я в русскую революцию. Не верю и еще больше боюсь ее. Будут бунты и будет

расправа…

[***]

Воскресенье, 22 января

…Германия оповестила о своем решении начать с 1 февраля беспощадную подводную войну, не

считаясь с интересами нейтральных государств (11). В ответ на это, Америка отозвала из Берлина

своего посла и вручила германскому послу (12) в Вашингтоне паспорты. Защита американских

граждан поручена в Германии испанскому послу (13). Все это жирным шрифтом пропечатано

в [988] «Вечернем Времени» (14). Завтра, говорят, последует объявление войны. Общее

настроение [989] оживилось от надежды, что немцы не выдержат этой новой «конъюнктуры» – и

война, благодаря Америке, скоро [990] кончится. Эта проклятая война создала какие-то новые пути

мышления, непостижимые [991] для обыкновенных голов, вроде моей… Я устала слушать умников

вроде М. и В., глубокомысленно изрекающих, что только «иррациональное» реально [992], «любовь

крепка ненавистью» и т[ому] п[одобное].

Холод сегодня волчий. И люди – от холода, похожи на волков…

[***]

Пятница, 27 января

…Мудр лишь тот, кто никого не вызвал из небытия в бытие. Свободен лишь тот, у кого нет

«ближайших»…

Какая гложущая тоска!.. Пословица говорит: «на миру и смерть красна». Это равенство в смерти –

конечно учит смирению, но ведь то смерть, а то жизнь. Мертвецу нужно три шага земли, а живому

подавай [993] весь мир, да и то иной раз [994] тесно…. даже и вне корыстных «анексий» [995]. Когда

смотришь в каком хаосе барахтается Россия, то [996] разве можно [997] утешаться мыслью [998], что

везде «то же самое»! Не только не утешает, наоборот [999], это [1000] отнимает всякую надежду на

выход из чудовищного круга… Приятнее [1001] думать [1002], что у «Варягов»

не [1003] такая [1004] дичь, как [1005] у нас… Наверное, там [1006] здоровые головы работают уже

над тем, как бы [1007] сберечь силы, залечить [1008] раны... [1009]

А у нас! Железные дороги дороги погребены в снежных сугробах, целые поезда по всей Руси-матушке застревают в поле – где на 30, где на 40 часов и вообще «неопределенное» время. В вагонах

даже «первых» классов – пассажиры мерзнут, вагоны не освещаются, есть нечего… Паровозы

испорчены от дурного топлива, а ремонтировать «подвижной состав» – некому, нечем и негде...

Топлива (это у нас то!) вообще нет никакого – ни угля, ни нефти, ни дров, и поэтому стоят заводы, работающие на оборону (Тульский оружейный завод (15), например, уже давно «стоит»). Нет хлеба, мяса, масла, сахара, нет мыла, свечей, шерсти, сукна, ситца…

Ситец, стоивший до войны 12 коп[еек] аршин, теперь стоит 70. Аршин солдатского сукна вместо 1

р[убля] 50 коп[еек] теперь 14 рублей. И вместе с тем, знающие люди уверяют, что у нас не только

все есть, но всего много – и что в нашей нужде виновата даже не столько спекуляция, сколько

чудовищная [1010] безалаберщина. Вот в Бийске (16), например, гниет 4 миллиона пудов мяса.

Вывести его нельзя, п[отому] ч[то] нет вагонов, посолить – нет соли, сжечь – нету керосину, чтобы

облить этакую уйму – и собаки в нем разводят щенят. А с оттепелью эта гниющая падаль разнесет

заразу – и все опять будут «хныкать», что вот какие мы «несчастные»!.. И за что, мол [1011], только на

нас, бедных, такие напасти со всех сторон валятся... Немцы [1012], те [1013] в эти два с половиной

года покрыли сетью железных дорог взятые у нас губернии; а [1014] мы даже [1015] не сумели

проложить [1016] дорогу в Донецкий бассейн, что [1017] нас спасло бы [1018] от голода и холода.

И все не перестаем бахвалиться: «война до победного конца»… «раздавить Германию»… Ах, как все

это глупо! Никакого права, никаких резонов на эту войну мы не имели. Германию во всяком случае

«раздавим» не мы… а вот [1019] у «разбитого корыта»