Его сиятельству графу Панину

Портсмут, 7/18 марта 1770 г.431

Monseigneur,

Я имел честь получить Ее императорского величества рескрипт и Вашего сиятельства писание от одного числа. Я имею Вас просить, дабы Вы соизволили представить мою покорнейшую и истиннейшую благодарность за высокую Ее императорским величеством оказанную мне милость в апробации моих услуг, для продолжения же того мнения ничего с моей стороны от сил моих зависящаго оставлено не будет, чем бы я оное заслужить и соблюсти мог. Крайняя была бы во мне дерзость осмелиться что-нибудь изрещи в похвалу Ее императорскаго величества, но ничто в толь критическое время удобнее приити не могло б, как Ее императорскаго величества подтверждение толь публичным образом того мнения, которым она завсегда меня удовольствовать изволит и которое, уповаю, способным будет к предупреждению всяких впредь жалоб и медлительства офицеров, ибо они теперь совершенно уверены, что щастие их зависит от добрых их поступков. Главная команда, кою Ее императорское величество мне всемилостивейшее поручать изволила, ни в чем, касающемся до милости и интереса, мною во зло употреблена не будет.

Прошу Ваше сиятельство благоволить принять мою искреннюю благодарность за оказанныя мне милости и благосклонное желание мне успеха, и я завсегда стараться буду то доброе мнение, которое Вы обо мне изъявить изволили, заслужить.

Я прошу, естьли то в великую смелость не почтется, должное мое поклонение Его императорскому высочеству учинить приятным, и что я никогда не запомню432 тех милостей, которыя мне оказывать изволил, и имею честь с краиним почтением и благодарностию быть Вашего сиятельства наивернейший и покорно преданнейший слуга

Джон Элфинстон.

Его превосходительству контр-адмиралу Элфинстону

Хотя я не уверен, что это письмо застанет Вас в Портсмуте, я не премину поздравить Вас с Вашим счастливым прибытием и в то же время сообщить Вам, как я сожалею, что не застал Вас в Копенгагене, опоздав туда всего на два дня, хотя сделал все возможное, чтобы с Вами встретиться. В остальном, сэр, я не менее был очарован услышать похвалы всей Вашей эскадре, которые мне повсюду расточали, что никто не видел лучше вооруженных и более отменных кораблей, нежели корабли под командованием Вашего превосходительства. По этому поводу я почтительнейше Вас поздравляю, и хотя я никогда не ожидал ничего иного от человека, который уже столь высоко отмечен, я не мог и предполагать, что в столь короткое время флот, снаряженный со столь исключительным жаром, мог достичь такого совершенства. И так как такие же описания приходят ко мне из Англии, где судить могут лучше, чем где бы то ни было еще, Вы не можете, сэр, вообразить, какое удовольствие испытываю я и любой русский, который не может не быть Вашим другом.

Другая причина, по которой я сожалею, что не встретился с Вами, состоит в том, что я мог бы сообщить офицерам, которые имеют честь находиться под Вашим командованием, что, если они разделят с Вами похвалы, которые им были даны, они должны всегда помнить, что их репутация и благополучие зависят полностью от рекомендаций, которые Вы сможете каждому дать, а я буду другом и патроном одних и в то же время очень строгим судьей других. Небольшое письмо на русском языке, которое здесь вложено, адресовано капитан-лейтенанту Козлянинову и содержит то же самое, что я прошу Вас ему передать, и чтобы он объяснил Вам его содержание.

Вы справедливо, сэр, можете быть уверены в моих искренних пожеланиях, чтобы счастливо были приняты Ваши славные подвиги, я достаточно Вас знаю, чтобы иметь возможность полностью льстить себя этим, вынужденный завершить со всеми возможными знаками почтения и дружбы Вашего превосходительства

граф Чернышев.

[М. М. Философову в Копенгаген]

Добрые выражения и хорошие пожелания Вашего превосходительства, касающиеся моей службы, наполняют меня настоящей дружбой и искренним стремлением с честью исполнить Ваши самые оптимистичные ожидания. Пять недель были потеряны после моего прибытия, прежде чем хоть малейшую вещь удалось сделать для моей эскадры, и каждый день офицерами военных доков (dock yards) создавались новые трудности, особенно когда у них не было никакого положительного приказа от Военно-морского комитета (Navy Board), и посреди всего этого мне пришлось отправиться на 10 дней в Лондон. Без этого невозможно было обойтись, чтобы прояснить некоторые дела Военно-морскому комитету, а также чтобы приобрести провизию. В мое отсутствие было сделано мало или почти ничего.

«Саратов» наконец поставлен в док, но я опасаюсь, что он не будет готов до середины следующего месяца, так что мы, безусловно, не сможем отправиться до какого-то времени в апреле, что почти приводит меня в смятение. Все мое время и внимание заняты так, что я едва успеваю поддерживать естественные потребности. Но ухудшает мое положение то, что у меня нет ни малейшей помощи от офицеров, которые сами постоянно требуют присмотра. Я считаю, что у них достаточно низости, чтобы многие из них обрадовались завершению экспедиции, и они стараются помешать мне заслужить желаемую честь. Ваше превосходительство, кажется, так же думал, когда увидел их в Эльсиноре и Копенгагене. Я нимало не удивлен обнаружить большое различие между поведением сухопутных и морских офицеров одной национальности. Если бы на борту «Саратова» не было офицеров-кирасир, когда корабль находился в столь серьезной опасности в Северном море, корабль бы потонул, так как морские офицеры побросали дела и, как португальцы, стали призывать своих святых и молиться, тогда как сухопутные офицеры с английским лоцманом призвали кирасиров и морских солдат откачивать воду помпами, что и помогло кораблю продержаться на плаву до того, как шторм утих.