– Кто?!

– Китайские солдаты. Спрашивали Фернандо и тебя, и явно не для того, чтобы передать поклон. Я в эту историю ввязываться не хочу. Пожалуйста, уходи!

Клим выскочил на улицу. Что делать – непонятно. К Нине нельзя – еще навлечешь на нее беду. А Ада как? Вдруг солдаты с ней что-нибудь сделали?

Он брел не разбирая дороги. Впереди неоновым огнем вспыхнула вывеска: «Фотографические услуги».

Назар! Он, кажется, снимал квартиру на Бродвее. Надо его разыскать, а там будет видно.

Правду говорил Коллор: борьба с преступностью никому не нужна в Шанхае. Каждый полицейский либо в сговоре с бандитами, либо сам бандит. Лемуана опять никто не тронул, дело чехословацкого консула закрыли как не относящееся к юрисдикции властей Международного поселения. А в китайской полиции его даже не открывали. Феликсу выдали премию в двадцать долларов – за служебное рвение, – и на этом все кончилось.

В начале июля Хью Уайер вызвал его к себе и предложил место в политическом отделе:

– Нам нужны сотрудники, знающие русский язык и ненавидящие Советы.

Несколько месяцев назад Москва и Пекин заключили первый в истории Китая равноправный договор. Здание российского консульства в Шанхае передали СССР: Феликс своими глазами видел, как с фронтона был снят двуглавый орел.

Уайер рассказал то, о чем не писали в газетах. Пока в Пекине радовались первому равноправному международному договору, Сталин тайком направил в Кантон опытных революционеров, чтобы подготовить свержение пекинского правительства руками доктора Сунь Ятсена. Главный политический советник Михаил Бородин должен был реорганизовать его партию Гоминьдан и сделать из нее мощную организацию наподобие ВКП(б). Красный командир Василий Блюхер готовил армию кантонцев для наступления на север. На острове Вампу была открыта военная школа для подготовки кадрового офицерства.

– Большевики через Коминтерн[46]поставляют на юг оружие и деньги – все, что требуется для начала большой гражданской войны, – сказал Уайер. – И главный перевалочный пункт у них здесь, в Шанхае. Европейские правительства не понимают, насколько ситуация серьезна. Москва грезит о мировой революции, большевики решили сделать из Китая еще одну советскую республику.

– Я готов работать в политотделе, – кивнул Феликс.

В кармане у него лежала газета с описанием страшного голода в Поволжье.[47]Большевики раздавали деньги китайским революционерам, а у самих крестьяне мерли как мухи.

Феликс получил из архива двенадцать пухлых папок – донесения, фотографии, стенограммы.

Коминтерн поставил дело на широкую ногу: под прикрытием экспортно-импортной компании «Метрополитен-Трейдинг Ко» распространялась большевистская литература, переправлялись люди и фальшивые документы, перегонялись деньги.

У полиции был наблюдательный пункт напротив дома, где помещался штаб коминтерновцев. Если спросить у соседей, каждый скажет, что в маленькой квартире с ситцевыми занавесками живет портной. Феликс приходил к нему, доставал бинокль и часами следил за тем, что происходит во вражеском логове.

Портной, старый эстонец Урмас, вдевал нитку в иголку:

– Терпение у вас, молодой человек, как у санитара из дурдома… – И пускался в длинные рассказы о своей молодости и о службе в ревельской лечебнице для душевнобольных.

Теперь Феликс ездил на службу в полицейский участок на Нанкин-роуд. Через месяц он столкнулся в коридоре с Джонни Коллором – тот вернулся из Гонконга.

– Я уже в курсе твоего назначения, – сказал он. – Жаль, брат, жаль, что ты ушел из уголовки. Я понимаю, работа собачья. Ну да у тебя тоже дело полезное, и платят в политотделе побольше. – Он помолчал, глядя себе под ноги. – Слыхал, какое горе приключилось? Наняли нового охранника и забыли предупредить, что у нас барсуки по участку бродят. Он подумал, что они дикие, и пристрелил их.

Феликс посочувствовал и заторопился домой. На душе было пасмурно – будто предал хорошего друга. Дело было не в том, что в политотделе платили больше, и не в борьбе с большевиками. После сделки с Лемуаном, когда Феликс обменял свою жизнь на пулеметы, когда проломил голову японскому водителю, он сам стал бандитом.

А быть бандитом и работать с Джонни Коллором невозможно.

Парад союзных сил в Шанхае был приурочен к десятилетию начала мировой войны. На набережной Хуанпу установили скульптуру: ангел склонился над плачущей женщиной. Вокруг памятника – флаги Великих Держав.

Русских кадетов и выпускников корпуса тоже позвали – олицетворять Российскую империю. Английский адмирал оказался старше всех по рангу – ему принимать парад. А если бы среди союзников нашелся другой адмирал, англичанину наверняка присвоили бы следующее звание. Англичане при любых обстоятельствах оказывались наверху.

На рассвете прошел дождь, улицы блестели, словно вымытые. В десять часов утра первые четыре взвода кадетов с винтовками при штыках двинулись по Бабблинг-Вэлл-роуд. Вторая рота с частью третьей шли без оружия. Феликс отбивал шаг в особом взводе выпускников.

Сикхи-полицейские верхом на конях стояли шпалерами, перекрывая боковые улицы. Громыхала румяная морская пехота США в полном боевом снаряжении. Тянулись батальоны аннамитов[48]из французского Индокитая – конусообразные шляпы, голые ноги в сандалиях. Шли японцы в черных мундирах.

Оркестр грянул «Выход гладиаторов». На Банде развернулись повзводно.

– Во-о-оль-на!

Флаги у подножия памятника бились на ветру.

– Господа, – позвал Борька Марухин, – а где наш флаг?!

Феликс потянулся смотреть: британский Юнион Джек, американский звездно-полосатый, японское солнце на белом фоне… Италия, Франция, Бельгия… Российского триколора не было.

– Они забыли о нас! – пронеслось возмущенно по ротам.

– Домой, в корпус! Пошли они к чертовой матери!

Два русских полковника бросились к командующему.

– Если они не поднимут наш флаг… – шептал Борька Марухин. – Если не поднимут…