Сидя на полу, она страницу за страницей листала перевод. Этобыл роман, которого она еще не читала, вероятно, из тех, которые уже исчезли изпродажи. Зацепившись глазами за одну фразу, она сама не заметила, как увлекласьи начала читать все подряд. Немудрено, подумала она, что книги этой серии такхорошо продаются. Написано действительно здорово. И язык просто изумительный,фразы легкие, изящные, никакой тяжеловесности, ни малейшей корявости.

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторваться оттекста и снова вернуться к мерному перелистыванию страниц. Из гостинойдоносился голос Соловьева, он разговаривал по телефону с соседом. Черезнекоторое время раздался звонок в дверь – Якимов принес сахар. Настя замерла,боясь произвести хоть малейший шум. У нее совсем не было настроения общаться сЯкимовым, хотя он ей в общем-то нравился. Может быть, у Владимира хватитсообразительности не говорить Жене, что она здесь. Хотя перед домом стоит еемашина…

К счастью, Якимов быстро ушел, не заглянув в кабинет. Машинуон наверняка заметил, но, видимо, природная застенчивость не позволила емузадавать вопросы Соловьеву. Через некоторое время Владимир вкатился на своемкресле в кабинет, держа на коленях поднос с кофейником, сахарницей и чашками.

– Спасибо, – благодарно сказала Настя, уже жалея освоей недавней резкости.

Она налила себе кофе, отпила немного и поставила чашку рядомс собой на пол. Аккуратно сложив просмотренную рукопись обратно в папку, онапротянула руку и вытащила из сейфа следующую – тоненькую голубую пластиковуюпапочку.

– Здесь нет, можешь не смотреть, – быстро и, какпоказалось Насте, несколько нервно сказал Соловьев.

– Володя, мы же договорились, – поморщиласьона. – Или ты делаешь дело, или не мешаешь.

– Отдай мне папку, – резко произнес ВладимирАлександрович, протягивая руку. – Я сам ее просмотрю.

Настя отвела руку с голубой папочкой в сторону и внимательнопосмотрела на Соловьева.

– Там твои личные бумаги? Ты не хочешь, чтобы я ихвидела?

– Совершенно верно. – Голос его стал холодным иотчужденным. – Дай их мне.

– Я должна в этом убедиться, – спокойно ответилаНастя.

Она отогнула гибкий край папки и бросила взгляд на первуюстраницу. Щеки ее запылали, неловкость, смешанная с гневом, мгновенно разлиласьпо всему телу.

– Зачем ты это хранишь? Тебе приятно вспоминать о моемунижении?

– Ты не права.

Соловьев, казалось, был смущен не меньше ее.

– Неужели то, что между нами тогда было, тырасцениваешь как унизительную для себя ситуацию? Ты не должна так думать.

– Володя, мы, кажется, уже обо всем с тобойдоговорились. Я не нуждаюсь в утешении по этому поводу и тем более не нуждаюсьво лжи. Ситуация, какой она тогда была, предельно ясна для меня уже много лет,и тот факт, что за двенадцать лет ты ни разу не поинтересовался мной и непопытался меня разыскать, говорит только о том, что моя оценка той ситуациисовершенно правильна. И мне было бы приятнее, если бы у тебя не было моихзаписок и стихов.

Она вытащила из папки листы. Вид стихотворных строчек,написанных ее почерком, был ей неожиданно неприятен. Снова нахлынуловоспоминание о том отчаянии и стыде, которые охватили ее, когда Настядвенадцать лет назад поняла правду про Соловьева и себя. Но тут же появиласьдругая мысль, которая заставила ее улыбнуться. Она сидит в доме у Соловьева, вего кабинете и разбирает его бумаги, а он находится рядом, варит для нее кофе,ловит каждый ее взгляд и, когда она уезжает, с нетерпением ждет ее возвращения.Случись это двенадцать лет назад, она бы умерла от счастья и восторга. Онивдвоем в пустом доме, они заняты общим делом, и он не хочет, чтобы она уходила…А сегодня все это вызывает у Насти Каменской только насмешливое раздражение. Ис каждой минутой ей все более неприятно думать о том, что у этогосамовлюбленного самца остались ее стихи – свидетельство ее давнего позора.

Она быстро просмотрела страницы, но не стала вкладывать ихобратно в голубые пластиковые корочки, а сложила пополам и сунула в стоящуюрядом сумку.

– Я это заберу, – заявила она тоном, недопускающим какого-либо обсуждения.

– Но почему? Они принадлежат мне, – попыталсяпосопротивляться Соловьев.

– Они принадлежат мне и больше никому, – поправилаего Настя. – И я не хочу, чтобы у тебя были эти бумаги. Мне это неприятно.

– Я понимаю, – вздохнул он. – Мне жаль, чтотак вышло. Прости.

Она достала из сейфа следующую папку.

– Ты не устала? – заботливо спросилСоловьев. – Может быть, пообедаем?

– Угу, – промычала она. – Иди разогревай, якак раз пока еще одну папку просмотрю.

В общем-то она понимала, что просматривать материалы лучшеименно ей. У нее глаз свежий, и постороннюю бумажку она заметит быстрее.Человек, имевший дело с содержимым папок десятки раз, не сможет заставить себязабыть о том, что он наизусть знает их содержимое, и будет смотретьневнимательно.

В этой папке был не перевод сплошного текста, а черновики,наброски, сделанные для того, чтобы не путаться в книгах, имеющих сквозныхгероев. Переводчик должен точно помнить, как он переводил все, что касаетсятакого героя, в предыдущих книгах, особенно если сам автор использует дляописания термины, не имеющие строго однозначного перевода. Например, если ужпереводчик написал в одной книге, что у героя глаза сине-зеленые, то вследующей книге он не должен говорить «зелено-голубые» или «цвета морскойволны». Но все разве упомнишь… Эти черновики, как поняла Настя, как раз и былисделаны для того, чтобы не забыть, что про кого и какими словами описывалось.

Она перебрала уже почти все страницы, когда наткнулась нанечто не имеющее отношения к сквозным героям восточных детективов и боевиков.Две сколотые скрепкой странички размером в половину обычного листа былиисписаны совсем другим почерком, мелким и очень убористым.

Хар. пр-ти: Личн. прест.: Стадии проф.:

состояние пол возраст предупр.

структура соц. полож. предотвр.

динамика город-село пресеч.

карьера

На второй страничке текст был таким же сокращенным.

Мода – наиболее часто втречающееся значение.

Медиана – значение, которое делит совокупность значенийпополам.

Темп роста – 100 + Х

Темп прироста – (100 +Х) – 100

Норм. распред. – около 65–70% значений попадают в поле«средняя плюс-минус две сигмы».

– Ну-ка взгляни. – Настя протянула листочкиСоловьеву. – Откуда это у тебя?

Владимир Александрович с недоумением пробежал глазамизаписи.