Ну, все, в общем, правда, рассудил он. Тут никакой клеветы, хотя по правде он прожил с Дэшем всего девять месяцев, поэтому здесь просто ошибка. А что означает “один-два мальчика такого типа”?

Он перелистнул указатель на другое упоминание и на странице 284, где, хоть быстро и проглядел ее всю, своего имени найти не смог. Вернулся на страницу 283, затем перелистнул вперед, на страницу 285, – но нет, и там ничего не было, и он нахмурился, не понимая, не допустили ли еще одну ошибку. Но лишь для того, чтобы удостовериться, он начал читать страницу 284 целиком и наткнулся на пассаж из интервью Эдмунда Уайта:

Дэш рассказал мне о молодом писателе, с которым он познакомился в Европе и в особенности на нем залип. Мальчик, конечно, был красив, а Дэш всегда был падок на смазливое личико. Он все делал для этого мальчика, знакомил его со всеми в городе, помог ему найти издателя и агента, а едва мальчику стал сопутствовать успех, он просто бросил Дэша, как горячую картофелину. Он так и раньше поступал, насколько я слышал. Мальчик оказался архиманипулятором и невероятно расчетливым. Махинатор первейшего разбора. Помню, как сам познакомился с ним на каких-то чтениях, и он сказал мне, что в своей ближайшей поездке в Соединенное Королевство будет жить у своего редактора. “Почему ж вы просто в гостинице не поселитесь?” – спросил я, а он покачал головой и сказал, что нет, он подумывал, что если подружится с редактором и его семьей, от него в этом издательстве вряд ли откажутся. Я это счел весьма циничным ходом, но, полагаю, в нем было здравое зерно. По моему глубокому убеждению, мальчик по сути своей был бездарен – просто-напросто пригожий писака, и из обоймы он не выпадал исключительно благодаря шарму и низкопоклонству. И некоторое время так оно и было.

Морис захлопнул книгу, отчего некоторые покупатели обернулись и посмотрели на него. По имени его, разумеется, не назвали, поэтому маловероятно, чтобы он мог подать в суд за клевету, но отсылка в указателе на эту страницу его смутила. Ну конечно же, сообразил он мгновение спустя. Вероятно, его имя поначалу упоминалось в цитате из Эдмунда Уайта, а потому и попало в указатель, а затем его перед изданием, должно быть, вычеркнули адвокаты, а убрать из указателя забыли. Его почти что развлекла их глупость. Но стоит ли в это углубляться? Решить этого он никак не мог. Тогда же придется признать, что приведенное описание ему соответствует, а он не был уверен, что этого хочет.

Мгновение спустя Дэниэл вернулся с ярко раскрашенной книжкой в бумажной обложке, и Морис отнес ее вместе с биографией Дэша и романом Мод Эвери к кассе, после чего, взяв сына за руку, направился к парку Юнион-сквер, где они сели на лавку есть мороженое.

– Когда вырастешь, – произнес Морис, – и будешь вспоминать это утро, не вини меня слишком за него, ладно? Это был всего час твоей жизни, и он избавил нас от множества неприятностей. Я горжусь тобой и тем, что ты на это согласился.

– За что тебя винить? – спросил Дэниэл, которому, похоже, очень даже понравилось рассказывать постороннему человеку все подробности своей повседневной педагогической жизни и сексуального преследования, какому он подвергся от девочки, чьих знаков внимания никогда не поощрял.

– Ни за что, – ответил Морис. – Но есть немалая вероятность, что когда ты станешь подростком и начнешь жаловаться, как я испортил тебе жизнь, ты вспомнишь об этом и скажешь, что все началось с этого дня.

Дэниэл пожал плечами; его это не заинтересовало. Дыхание у него немного пресеклось, и он сунул руку в сумку за ингалятором и слегка пшикнул. Морис сидел тихо, солнечные очки покоились на носу, а сам он рассматривал прохожих. Мимо прошел один из его стажеров, не заметив его на лавочке – что-то читал у себя в телефоне. Через плечо у него висела роскошная седельная сумка из бурой кожи, и Морису стало интересно, как мальчишка себе может такую позволить – марка была дорогой, – но затем вспомнил, что его мать заседала в правлении Нью-Йоркского балета, поэтому он, предположительно, родом из денег.

И тут он, к своему смятению, заметил, что к нему движется Хенриэтта Джеймз, по-прежнему укутанная во множество слоев одежды, как будто собиралась путешествовать в Арктику, и не успел он сказать сыну, что им пора идти, как она его тоже заметила и одержимо замахала, словно стараясь выработать руками собственное электричество.

– Привет вам, – произнесла она, щерясь, словно кошка, раздобывшая сливки.

– Хенриэтта, – сказал он, вставая расцеловать ее в обе щеки. – Как приятно вас видеть!

– А это кто? – спросила она, переведя взгляд вниз на Дэниэла, который едва оторвался от мороженого, чтобы глянуть в ответ на нее.

– Это мой сын, – сказал Морис. – Дэниэл.

– Как чарующе! – сказала она. – Я к вам подсяду на несколько минут, если не возражаете, – добавила она и села, не дождавшись ответа. – Мне нужно отдохнуть. День выпал просто кошмарный, издательница прислала мне по электронной почте предлагаемую обложку на “Меня не удовлетворяют мой парень, мое тело и моя карьера”, и та оказалась настолько ужасна, что я дошла до самого центра города, чтобы сообщить ей, что именно я по этому поводу думаю. Возможно, я была несколько менее учтива, чем могла бы, и расстались мы на довольно кислой ноте. Позднее придется обильно извиняться, видимо.

– Ну, я уверен, что вы как-то выкрутитесь, – произнес Морис.

– Какой обворожительный маленький мальчик, – сказала она, чуть улыбнувшись, и протянула руку потрепать Дэниэла по голове, но когда он поднял взгляд и сощурился, испустив горлом тихое рычание, словно загнанный зверек, она передумала и руку поспешно отдернула. – Он на лето с вами остался? – спросила она, и теперь настал черед хмуриться Морису: он не очень понял, к чему она это спросила, но затем сообразил, что она, вероятно, решила, будто сам он в разводе.

– Нет, он живет со мной, – сказал Морис.

– А. А ваша… партнерша? Ваша?..

– Моя жена умерла несколько лет назад, – ответил он – разумеется, без связи с предыдущим, поскольку Идит ни в каких родственных связях с Дэниэлом не состояла, но у него не было намерения вдаваться в тонкости своей жизни с авторессой, которую едва знал и которая притом была ему не очень симпатична.

– Морис, простите меня, – сказала она, понизив голос. – Я и понятия не имела.

– Теперь имеете.

– Это немножко как “Крамер против Крамера”, да? – сказала она.

– Каким же образом?

– Ну, знаете, когда Мерил Стрип уходит от Дастина Хоффмана, а он не знает поначалу, как ему справиться с маленьким мальчиком. Он ужин едва способен приготовить. Но потом между ними налаживается связь, которой не было, когда ребенок родился, и вот Мерил возвращается, а Дастин не желает уступать ей ребенка, и у них происходят ужасающие ссоры.

Морис уставился на нее, не понимая, как у настолько глупого человека издатели могут клянчить что-то для издания.

– Как я уже сказал, моя жена умерла, – спокойно ответил он. – Поэтому не думаю, что она бы в обозримом будущем объявилась вновь и стала требовать прав опеки над ребенком.