Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неподалеку от нашего паба был театр «Гаррик», любимое место уайтчепельцев, падких до дешевых развлечений. Ну как, театр… За пару пенни можно было глянуть пантомиму, где основные роли играли женщины с минимумом одежды. При плохом газовом освещении все они казались чуть ли не королевами красоты – очень удобно, восторг толпы обеспечен. А если в афише значилось «пьеса в трех актах, посвященная жутким грабежам банды Шеппарда, а также его любви к прекрасной Мэри Слоун» – зал, от галерки до лож был набит битком, так что яблоку негде упасть. Яблокам тут, правда, предпочитали дешевые апельсины, которые чистили и швыряли кожуру вниз, на головы тех, кому повезло меньше. Пару раз я побывал на местных представлениях – пытался кое-кого вычислить. Заодно до краев наполнился лондонской массовой культурой, своротил пару челюстей и лишился в давке трех пуговиц от пальто. Викторианская жизнь била ключом.
Но все это было лишь фасадом для куда более мрачных событий, в которые мы волей-неволей оказались втянуты. И началось это парой недель ранее.
Август 1888 года. Лондон, Ист-Энд, район Уайтчепел
Фараон и Вар
Задумчивый Вар, рассеянно постукивая перьевой ручкой по столу, глядел на Мануануса Инферналиса. Щетинистый монстр, не обращая на него внимания, самозабвенно рассматривал себя в большое зеркало, обрамленное золотистыми виньетками.
– Красота какая… – пробормотал повар, и чертыхнулся, увидев, что капля чернил с ручки стекла ему на пальцы. Мануанус подозрительно покосился на него левым глазом (правый, выпученный, не отрывался от зеркала). Вар бросил ручку на лист бумаги и принялся ожесточенно вытирать пальцы бумажной салфеткой.
– Как этим пишут вообще? – пожаловался он Фараону, который как раз появился в дверях и начал спускаться по лестнице со второго этажа, разглядывая перила. На этот раз перила были резными, из темного дерева, с набалдашниками в виде еловых шишек и витыми балясинами.
– Не знаю, – валлиец пожал плечами, – я не настолько старый, не застал в школе чернильницы и перья. Вроде бы, надо легонько, не давить на бумагу, а то царапать бу…
Он увидел Мануануса и поперхнулся.
– …дет. Это что?
Монстр повернулся к нему, гордо выпятив брюшко, и переступил по стойке когтистыми лапами.
– Скотть! – радостно сказал он. – Тартань!
На Инферналисе красовался шотландский килт неопределенной расцветки. Судя по всему, до этого он висел где-то на ярком солнце, потому что выгорел до такого состояния, что клетка была почти не видна. Снизу килт был неаккуратно обкусан зубами. Ошарашенный валлиец присмотрелся получше. Клетка килта была сине-зеленой.
– Мало нам всех напастей, – горько сказал он, – так наш домашний ужас еще и Кэмпбелл.
– Кэмпьбелль! – взвизгнул Мануанус Инферналис, возбужденно подпрыгивая. – Круахань! Круахань!
– Ты, поди, лично резню в Гленко организовал? – сварливо осведомился Фараон, наливая себе чашку чая.
– Неть, – отрезал Мануанус, но потом, после некоторого раздумья, неуверенно сказал, причем акцент из его речи внезапно куда-то пропал: – Ламонтов помню, был в Дануне. Гленко не помню.
– Еще почище, – от неожиданности валлиец поперхнулся чаем, обжегся и раздраженно отставил чашку в сторону. – Хотя Ламонты, конечно, тоже не ангелы были, но с Данунской резней явно вышел перегиб…
– О чем вообще речь-то? – недоуменно осведомился Вар, который с легким интересом слушал перепалку. – Кто такие Кэмпбеллы?
– Милые, дружелюбные люди, – мрачно пояснил его компаньон. – Настолько милые, что в пабах Гленко до сих пор висят объявления: «Не для бродячих торговцев и Кэмпбеллов».
– Жестоко… – озадачился повар и почесал лысину. – Отлучить шотландца от паба… что ж они такое сотворили?
– Всех зарезали. По-крупному. Трижды, – лаконично ответил Фараон.
– Не всехь! – назидательно поднял костистый палец Мануанус, который наконец-то отвернулся от зеркала. – Кошекь не трогали!
– Конечно! Их там и не было! – возмутился Фараон, снова схватив чашку.
Мрачно сопящий Мануанус Инферналис долго морщил лоб, подыскивая аргументы, потом махнул лапой и принялся гладить кота, развалившегося на трехногом стуле. Стул протестующе поскрипывал, но коту было все равно.
Варфоломей меланхолично подпер щеку кулаком и пригорюнился.
– Что мы здесь делаем? – спросил он в пространство.
– Да как обычно, – отозвался валлиец, – мы здесь присутствуем. Помимо своего желания, но с какой-то, явно наличествующей целью. Что тебя не устраивает? Викторианская эпоха, воспетая в книгах и фильмах…
– Ты на улицу выходил? – спросил его повар. – Ты видел этот чудесный туман? Это же даже не смог, это иприт какой-то! Как они этим дышат? Я всего с полчаса прогулялся, а у меня до сих пор горло дерет, и в легких как будто угольный склад образовался.
– Ну-ну, не преувеличивай так уж… – Фараон внезапно пришел в благодушное настроение и развалился на стуле, прихлебывая чай. – Есть же и плюсы. Представь, сейчас ты находишься там, где по одним улицам с тобой ходят Киплинг, Конан Дойль, Оскар Уайльд…
– Джек Потрошитель, – в тон ему продолжил Вар и осекся. В пабе наступила нехорошая, звонкая тишина, разбавляемая только уличным шумом, едва пробивавшимся через толстые оконные стекла.
Мануанус взъерошил загривок, припал к стойке, выпустив длинные желтые когти, ощерился в кривой усмешке, разом перестав быть нелепым и нестрашным.
– Потрррошить… – каркнул он. Красный огонек загорелся в его глазах, затянувшихся непроглядной чернотой.
– Какой сейчас месяц? – спросил Фараон. Ответил сам себе: – Начало августа. Неплохо нас занесло…
– Осталось совсем немного, – Вар сказал это, и ему вдруг смертельно захотелось выпить. Он бросил взгляд на полку с бутылками, валлиец, который этот взгляд перехватил, тут же, с грацией Гудини достал откуда-то из воздуха два тяжелых серебряных стаканчика. Наполнил их из черной бутылки без этикетки, которая в следующее мгновение снова исчезла в таинственных недрах стойки. Варфоломей решил не уточнять название – просто взял стаканчик, плеснул в рот, задохнулся от ароматной крепости, шумно выдохнул.
– Бочковой, – Фараон повторил его действия, потом с полминуты сидел, уставившись остекленевшими глазами в одну точку, о чем-то напряженно размышляя. Пожал плечами
