Волк не спеша приближался к Днепру, руки разводили по сторонам мясистые стебли высокой осоки, а до ушей уже доносился мягкий говорок могучей реки. Чуть правее темнел над водой одинокий причал, звездный свет влажно поблескивал на разбухших от влаги досках, а едва заметные волны жадно вылизывали впившиеся в дно столбы, поросшие водяной травой – словно восемь лап неведомой твари покрылись густой бурой шерстью. Витязь не стал обходить, сразу запрыгнул с мокрого песка на скользкие доски, чуть не споткнувшись от ударившей в ногу боли. Еще пять шагов и под ногами заплескалась темная как смола водица. Он прошел до конца и уселся на самый край, хотя свесить ноги к воде не решился – днем бы еще ладно, а вот ночью такое уж явно сверх всяких сил. Морянки с берегинями вреда не сделают, а вот русалки утянут на дно, не успеешь и пискнуть. Нежить есть нежить, с ней шутки в сторону.

Чуть развязав шнур на куртке, певец высвободил сверкнувшую переливами раковину, нанизанную на тонкий золотой обруч, голова склонилась, укрыв лицо волосами и теплое дыхание бархатисто загудело в удивительном обереге. Только успел Волк поднять голову, как воду пронзило стройное белокожее тело, с едва слышным всплеском вынырнуло до плеч, раскидав по поверхности зыбкие круги.

– Гой еси, славный витязь! – игривым ручейком прозвенел ласковый голосок. – Теперь, по всему видать, позвал меня не за помощью?

– Ну… Это как рассудить… – смущенно пожал плечами певец. – Наверно все же за помощью. Уж больно тяжкой выдалась ночь, на душе неспокойно, а друзья спят… Тут я и решился тебя покликать. Все же родственная душа, посидим, перемолвимся… Знаешь, после всех этих битв сердце просит чего-то доброго.

Морянка подплыла ближе, к самой кромке причала и Волк сразу почуял как пахнут ее прекрасные волосы, струящиеся водопадом горной реки.

– Тяжкая ночь… – грустно вымолвила она. – А много ли было других? Я тебя не знаю совсем, но что-то подсказывает – не из тех ты, кто покой ищет. И други твои словно буря морская, ярые, неспокойные… В твоих глазах тепло домашнего очага, но в то же время и пламя пожарищ. Доброта пополам с непреклонностью камня. Я ведь не просто глазами зрю, я душой чувствую… Поглядев на всех вас, я каждого назвала по своему – что мне людские прозвища? Ваш воевода, это ярость дружины, ее огнь. Стрелок – сила и устремленность. Витязь с кривой сарацинской саблей – мудрость и осторожность. А ты, это совесть и честь дружины, ее душа. Наверно тебе тяжелее всего… Высшей мудростью считаешь уход от боя, но столько вокруг зла, что просто не можешь не биться. От того и душа болит. Разве не так? Если бы не был пропитан честью до мозга костей, никогда бы не поднял меч.

– Может и так. – усмехнулся витязь. – Только я в себе не копался. Что толку? Пусть ромеи да немцы умом живут, их так создали Боги. А мне сподручнее жить по сердцу… Разве оно обманет?

– Оно не обманет, – нахмурилась морская красунья. – Вот его обмануть могут. Хорошо что ты держишься подле друзей, вместе вы великая сила! Одному тебе было бы очень уж тяжко – мир очень зол, твоя доброта в нем как цветок на лютом ветру.

Она усмехнулась и добавила уже веселее:

– Правда с годами этот цветок пустил сверкающие стальные шипы. Попробуй-ка сорви голыми-то руками!

Волк улыбнулся довольно, стянул с плеча лютню и поправил узкий меч за спиной. Пальцы тихонько коснулись струн, дерево отозвалось густым полнозвучьем.

– В этом ты весь… – влажно блеснула глазами морянка. – Голос булата сплетенный с голосом струн. Не так просто тебя одолеть, как может показаться сначала.

Она ухватилась за край причала и прислушалась к пению благородного дерева, голос серебряных струн слился с журчанием сверкавшей под звездами реки. Волк пустил пальцы в затейливый перебор, лютня то смеялась, то плакала, вызывая слезинки в глазах. Грусть расставания, гордость, призыв к жаркой битве – все было в ладной музыке, стелющейся над водой с предутренним туманом. Губы певца шевельнулись и он вплел горячий голос в перезвон тонких струн, морянка вскинула голову и на лицее ее отразилось безмерное удивление – не ожидала такое услышать от человека.

Теплой пылью дорога к закату

Цель еще далека…

Но тверже камня, надежней булата

Верного друга рука!

Крупными каплями звездного света

На землю стекает ночь…

В жизни вопросы ценнее ответов,

А истина горечи дочь.

Яркое утро, струями солнца

Снова умоет лицо…

Дом это вовсе не в небо оконце,

А ширь виднокрая в кольцо.

День жарким маревом пыль подымает

Сколько еще нам пройти?

Вестником встреч расставанье бывает

В жизни под знаком Пути.

Певец отбросил слова и повел песню одним чистым голосом, плавно увел его в неведомую даль, а там оборвал неожиданно, томительно и призывно… Мысль, стремящаяся за песней, будто унеслась к виднокраю по жаркой пыльной дороге, но музыка все лилась и лилась, как бы провожая ее чуть заметным взмахом руки. Но вот и она стихла, спокойно уснув под пальцами витязя, только предутренний ветерок пробовал петь в замолчавших струнах и Днепр плескался, будто не мог допустить тишины после чарующих звуков.

Морянка слушала, чуть раскрыв губы цвета летней зари, повлажневшие глаза мягко поблескивали в полутьме, волосы струились, играя неспешным течением.

– Не думала, что люди могут так чувствовать… – тихо призналась она. – Ваш мир такой плоский, однообразный… Казалось бы и вы должны быть такими же. Ан нет! Для ваших чувств видимо нет и тех преград, которые действительно существуют. Странно… Но ведь не все вы такие! Люди – загадочное племя… Не зря нас учат держаться от них подальше, ведь все непонятное кажется страшным. А вот тебя, славный витязь, я кажется поняла…

Ее пальцы скользнули по влажным доскам, едва ощутимо коснувшись крепкой ладони певца и Волк вздрогнул как от резкого звука – неожиданное живое тепло пронзило тело насквозь, обняло, окутало, закружило голову легким дурманом. Сердце дернулось, ускорило стук, наполнив тело забытым огнем и весь мир сузился до одинокого причала, висевшего казалось, в самой середке созданного Богами пространства. Мокрые доски и звезды кругом, едва ощутимое прикосновение и пьянящий запах распущенных среди звездной пыли волос. Отражения отражений смешались в медленном хороводе света и тьмы, закружили голову в единой череде повторений.

– Рассвет набирает силу… – чуть слышно вздохнула Певунья, глянув на светлеющий край земли. – Пора мне! Но эту ночь мне уже не забыть… Не забывай и ты меня, сладкоголосый витязь! Покликай, коль случай представится.

Она оттолкнулась от края причала и канула в темные воды, только запах чужого мира остался, смешавшись с загустевшим туманом. Волк с усилием встал, закинул за спину лютню и стараясь не оглядываться, направился к городским воротам. В лицо задул прохладный восточный ветерок, неся с собой первые лучи зарождающегося утра.

Микулка с наслаждением опустил голову в бочку со студеной водой, вынырнул, обтрусился как вылезшая из речки собака и нырнул снова, выплескивая живительную прохладу через замшелые выщербленные края. В голове гудело будто в медном котле, мир ощутимо покачивался, вызывая неприятную муть внутри, а во рту пересохло как в оранжевой сарацинской пустыне. Что-то совсем худо… Не даром Дива так хмурилась, когда он налегал на проклятое зелье. Дива… Дивушка… Где же ты ныне, краса ненаглядная?