Водные пути крепко перегородили нурманские драккары. На всех южных трактах уже три дня стояли заставы из новгородцев и викингов, удерживая всех пеших и конных. Такие же смешанные разъезды шарили по селам и хуторам, выискивая беглых из Полоцка. Сделано это было сразу после побега Славки, которым, впрочем, ни Добрыня, ни Владимир особо не обеспокоились. Им доложили, что беглец удрал прямо в лес, и след его затерялся в окрестных болотах. Князь и воевода были уверены в том, что степняк-киевлянин надолго заплутает в кривичских лесах. Но могли уйти и другие вестники. Этих и стерегли. Если бы Владимиру удалось так же быстро овладеть Смоленском – считай, половина Киевского княжества стала бы за ним.

Разъезд из пяти всадников въехал в село уже в сумерках. Командовал разъездом нурман из дружины ярла Торкеля, Скьёффи Гнилой Рот, вел разъезд купленный за серебро следопыт из местных. Остальные трое были ратниками из новгородских охотников. И надо же такому случиться, что выехали пятеро аккурат к дому, где загостевал Славка.

К этому времени Славка уже успел уснуть. Даже блохи, вольготно обитавшие в подстилке из старых лисьих шкур, служившей Славке постелью, не смогли помешать здоровому молодецкому сну. Даже топот копыт, который в лесу непременно разбудил бы гридня, не заставил Славку проснуться. Должно быть, ощущение покоя и безмятежности, царивших в поселке, каким-то образом отключило сторожевой навык. Даже захлебывающееся тявканье кабыздоха его не разбудило. Только когда тявканье это оборвалось коротким визгом, Славка наконец проснулся. Однако было поздно. Двое вооруженных мужей уже входили в темную избу.

Брякнуло железо, тускло мигнул лунный луч на выпуклости шлема, а потом внутренность избы разом осветилась багровым: третий вой сунул в узкое окошко зажженный факел. Как раз над лавкой, на которой спал Славка. Огненные мушки упали на шкуры, Славка быстро, пока не занялся мех, прихлопнул их ладонью левой руки. Правой он успел подтянуть под бок свой нож: неказистое, но хоть какое-то оружие.

– Вы что творите! – заголосила было хозяйка, но один из вошедших сердито рявкнул: «Помовчь!»

Хозяйка с дочкой спали в дальнем конце избы – вдвоем на одной лавке. При появлении чужих дочка проворно нырнула под холстину, но вой, ясное дело, ее углядел.

– Чужие в селе есть? – спросил он хозяина, одновременно окидывая цепким взглядом внутренность избы.

Смерд замешкался с ответом. Он уже вспотел от страха.

Тем временем взгляд чужака наткнулся на Славку.

Тому бы потупиться, но гордость гридня взыграла не вовремя: не проявил подобающего смерду смирения, глаз не спрятал.

– Нету, нету чужих! – закричала баба.

– А он – кто? – рявкнул второй, указав клинком на Славку.

Тот, что заглядывал в окно, сунул факел Славке едва не в лицо.

– Так это ж сынок наш, сынок! Не троньте его! – заголосила баба.

– Сынок, значит? – Вой упер меч Славке в грудь, а его приятель рванул на себя холстину, под которой укрывалась хозяйская дочка. Девка вцепилась в нее мертвой хваткой, потому вой сдернул ее с лавки вместе с холстиной. Девка взвизгнула, попыталась удрать к печке, но вой ловко поймал ее за косу.

– Я – первый! – объявил он.

Девка заверещала, ее мать вцепилась чужаку в руку, на которую тот намотал девичью косу. Вой пнул бабу ногой в живот.

Его приятель сильнее надавил мечом на Славкину грудь, а сам поглядел на хозяина избы… Нет, этот трепыхаться не станет. У него аж зубы ляскнули от страха.

Если по-умному, Славке следовало дождаться, пока чужаки начнут пользовать девку, а уж потом лезть в драку. Но взыграла гордость: что он за воин, если будет спокойно глядеть, как бесчестят тех, кто дал ему кров?

Славка, воспользовавшись тем, что вой отвлекся, вывернулся из-под меча, с силой пнул в бок его хозяина, перехватил запястье того, кто совал в окно факел, и, выхватив из-под бока нож, полоснул по сухожилиям. Тот заорал. Вой, отброшенный пинком, равновесия не потерял: удержался на ногах и безжалостно обрушил на Славку меч, но – без толку. Меч врубился в лавку и увяз в дереве. Славка сунул факел в бороду противника. Борода вспыхнула, противник взвыл и отскочил, бросив меч.

Второй вой выпустил девичью косу и кинулся на помощь соратнику. Славка метнул в него факел, уперся в лавку ногой – и вырвал клинок.

Вот теперь он почувствовал себя совсем хорошо!

Вой от факела, конечно, увернулся, но настроиться на настоящий бой не успел. Новгородский ополченец, почти без боевого опыта, он не сумел правильно оценить Славкины действия: все еще думал, что перед ним – деревенский увалень, пусть храбрый, но все равно не ровня настоящему воину. А смерду довольно сунуть клинком в рожу…

Хуже нет – в бою недооценить противника. Так учили Славку все: и дед Рёрех, и отец, и лучший из наставников детских – воевода Асмуд. Новгородца учили хуже.

Славка легко отшиб его меч боковым махом, ударил новгородца ногой в грудь, вынеся его во двор. Вой сверзился с крыльца, неловко, спиной и затылком. Славка крутнулся на месте и коротко кольнул мечом: гуманно прекратил страдания подпаленного, вогнав ему клинок под мышку, в просвет кольчуги. И сразу прыгнул вперед, в двери, перехватил меч двумя руками и сверху, сквозь кольчугу, вбил его в грудь ополченца, тут же выдернул, упершись ногой…

И замер.

Потому что понял: влип.

Так удачно и правильно начавшийся бой может закончиться очень даже неправильно.

Во дворе было довольно светло: стоявший по ту сторону тына человек держал факел – и поводья нескольких лошадей.

Еще один человек сидел на земле, пытаясь остановить кровь, хлещущую из порезанной руки. Эти двое не имели значения.

Они были не опаснее тех двоих, которых прикончил Славка.

К сожалению, был еще пятый.

Этот пятый стоял прямо перед Славкой, радостно осклабившись, поигрывая швырковым копьем.

Один взгляд на него – и Славке стало ясно: худо дело. Дорогу ему преградил матерый нурман в полном боевом облачении, с мечом на поясе, топором в петлице и щитом на плечевом ремне. Собственно, щит нурману был особо не нужен, потому что на нем был добрый пластинчатый доспех, просечь который можно хорошим топором или клинком особой ковки. Трофейный же меч Славки способен на такой «подвиг», только если нурмана крепко связать и положить на что-нибудь твердое.

– Неплохо бьешь, полочанин, – с сильным северным выговором произнес викинг. – Брось железо – и я тебя не убью. Мне нужен крепкий трэль. Такой как ты.

– А шел бы ты к своему Одину, волк нурманский! – по-нурмански посоветовал Славка.

Викинг метнул копье так быстро, что взглядом не уследить. Однако Славка глядел не на копье, а на нурмана и потому, предугадав миг броска, подался в сторону. Копье воткнулось в стену избы, нурман с места прыгнул на Славку, уже в прыжке выдергивая меч и разворачиваясь так, чтобы щит соскользнул с плеча на руку. Он был очень ловким и быстрым, этот викинг. У Славки, с его жалким оружием, не было никакой надежды завалить его в единоборстве. Да Славка и не собирался. Подпрыгнув высоко вверх, он толкнулся босой ногой от нурманова щита и перемахнул через викинга – как во время степных игр перепрыгивал через трех, поставленных рядом, лошадей. Еще один прыжок – и Славка оказался по ту сторону забора—в седле одной из лошадок. Та всхрапнула, ударила задом, но Славка поучил лошадку кулаком между ушей, а смерда, что держал поводья, – мечом по загривку. Плашмя, ведь это был не воин, а обычный селянин. Оглушил смерда, осадил заплясавшую лошадь и оглянулся. Очень вовремя. Нурман как раз выдернул копье из стены и, хекнув, метнул в Славку.