Усы выдают характер мужчины. Хозяева пышных усов, как правило, открытые люди, без вождистских амбиций, в военном деле — рубаки. А тонкая строчка под носом — признак высокого самомнения, коварства их обладателя. Такие люди и в гражданской жизни, и в военном деле стремятся взобраться на высокие командные должности.

У Джохара были тонкие усы, а большие глаза с поволокой секс-охотника только подчеркивали их узость.

— Вы меня оставите без моей гвардии, — пошутил он при знакомстве со мной, имея в виду стычку с его архаровцем в телецентре. Ему доложили все обстоятельства моего посещения учреждения, и в голосе Дудаева я уловил нотки уважения.

— А зачем вам телевидение? — неожиданно спросил он.

Отвечать на детские вопросы всегда трудно.

— Народу хлеб нужен, а не телевидение, — продолжал Джохар. — Мы вырубили его (часть программ закрыли, оставили политагитки с лозунгами, типа: «Ичкерия — субъект Аллаха». — Авт.), и народ даже не заметил.

Он говорил это в присутствии Зелимхана Яндарбиева, говорил подчеркнуто небрежно.

Я обратил внимание: на переговорах, когда рядом был Яндарбиев, Дудаев вел себя жестко, несговорчиво, а без него менялся, становился благоразумным собеседником, как бы освобождался от пресса. Правда, от Зелимхана отрываться не удавалось: мы с Дудаевым выходили на улицу подышать — он рядом, мы, перебрасываясь словами, останавливались на лестнице — он тут же спешил к нам (после убийства Джохара Зелимхан сразу же станет президентом Ичкерии).

Яндарбиева я знал раньше: он вращался в московских литературных кругах, занимался поэзией, издавал сборники своих стихов с такими милыми сердцу названиями, как «Сажайте, люди, деревца!». Он родился недалеко от Усть-Каменогорска, в таежном селе Выдриха на горной реке Уба. В ней водился крупный таймень с алыми плавниками и хариус. Об этом мы как земляки непременно вспоминали с Яндарбиевым, встречаясь в прежние годы.

Потом Зелимхан увяз в сетях спецслужб Турции, Иордании и черт знает еще каких стран. Буквально на глазах переродился в непримиримого врага России и стал главным идеологом сепаратизма в Чечено-Ингушской АССР. Он со свирепым рвением исполнял возложенную на него заграничными шефами роль смотрящего за политиками Северного Кавказа. И распоряжался финансами, поступавшими «оттуда» для разогрева Вайнахии.

Зелимхана опасались.

Улучив момент, я взял его под локоток и тихо сказал:

— Земляк, зачем ты так усердно пасешь Джохара?

— Это не ваше дело, — окрысился он, переходя на «вы», — А ваш земляк я по несчастью. Моя родина Ичкерия и земляки — чеченцы.

И повернулся ко мне спиной. Не научила меня жизнь тонкостям дипломатии. Хотя из дикого волка в любом случае не получишь дрессированного Полкана, приносящего домашние тапочки.

На переговорах Яндарбиев выбрал скандальный тон. Мы даже обращались к Дудаеву, чтобы тот утихомиривал соплеменника. Но Джохар не обращал внимания на наши протесты, а только поддакивал своему идеологу, сидевшему от него по правую руку.

Архаровцы Дудаева разогнали журналистов и оккупировали телерадиокомитет, потому что его председатель вместе с главой республики Доку Завгаевым поддержал ГКЧП. Так наши партнеры по переговорам трактовали события. А кто они такие, чтобы распоряжаться собственностью и кадрами Министерства печати и информации РСФСР? Яндарбиев на это кричал: они здесь хозяева, и нечего Москве лезть в дела республики. Тем более — выручать гэкэчепистов (прием демагогов: речь-то шла не о защите чести мундира какого-то человека, а об ответственности за самоуправство). Дудаев немного смягчал позицию бывшего учителя «сажать деревца»: вот подберут кандидата на пост председателя, и телекомпания заработает в прежнем режиме. «Давайте подбирать вместе» — предложил он. А почему Москва должна решать такой вопрос под дулом пистолетов каких-то башибузуков?! Вокруг этого и шли наши споры. В конце концов (не без помощи Хасбулатова) мы нашли общий язык: журналисты вернулись в студии, компания заработала. В разговорах о политическом положении в республике солировал Бурбулис. Много было вымыслов в прессе о его, якобы, сговоре с сепаратистами, но я должен сказать — на переговорах он твердо отстаивал интересы России. Шумливому Яндарбиеву он бросал, чтобы тот и не мечтал о выходе из состава РСФСР. А всей команде Дудаева говорил в грубоватой форме: если они действительно патриоты Чечено-Ингушской республики, пусть помогают вводить ситуацию в конституционное русло, а если будут вилять и смутьянить — Россия их разделает под орех.

Конечно, это были только слова. Генералы МВД РСФСР, чьи службы должны бы уже и разблокировать телецентр, и поставить на место мятежников, тут же сидели молча, с равнодушием выслушивая эскапады политика.

Когда страсти накалялись до предела, Бурбулис просил оставить его с Джохаром один на один. Они долго о чем-то беседовали (Яндарбиев шмыгал к ним в кабинет почти ежеминутно), после чего Дудаев осаживал свою группу.

Все сходились на том, что выходу из кризиса мешает поведение Доку Завгаева: он числится при верховной власти, все еще глава Вайнахии, но находится в бегах, не делает никаких заявлений, и никто не может понять, что происходит. Правительство не функционирует. По улицам городов сновали машины с высунутыми из окон стволами автоматов. Кто эти вооруженные люди, чьи кланы они представляют?

Для нормального государства ситуации возникла более чем нелепая. Хотя группа Дудаева и устроила погром в Верховном Совете (якобы за поддержку ГКЧП), но была еще ничем. Была далеко от власти, сидя в загаженном здании школы. А легитимная власть со зсеми силовыми структурами самоустранилась от выполнения своих функций, зарылась в норы, как выводок пауков перед ливнем. И хитрован Доку Завгаев — закрутил своими интригами «вихри враждебные», теперь сидит где-то, как филин в дупле, наблюдая за расползанием по республике сепаратистского гноя.

Я позвонил Ельцину и рассказал о первых впечатлениях об увиденном.

— Постарайтесь найти Завгаева и поговорить с ним, — поручил Борис Николаевич.

В Грозном у меня оказалось немало знакомых чеченцев. С кем-то мы провели детство в Восточном Казахстане, но по большей части это были люди, окончившие, как и я, Казахский государственный университет в Алма-Ате. Много чеченцев училось в КазГУ, почти все они занимались борьбой или тяжелой атлетикой, и я достаточно времени провел с ними на тренировках и спортивных сборах перед всесоюзными соревнованиями. Знакомые давно обустроились на престижных должностях в спецслужбах и аппарате правительства — им был нужен покой в республике. А припадки сепаратистской эпилепсии тревожили их. Куда, как не к ним, надо было двигать за информацией о местоположении Завгаева, да и о закулисной стороне дудаевского мятежа?

Друг про друга вайнахи знают все или почти все. Но поскольку они — нация, как вещь в себе: закрытая, непрозрачная, вытащить из них сведения о внутренней жизни постороннему человеку непросто. Правда, если они «съели пуд соли» с тобой и тебе доверяют, то рассказывают про все без утайки.