– Ради Бога, Имоджин, позволь хоть раз в жизни совершить мне свое мужское дело.

Но сейчас она находилась в чужой комнате, а ее партнер не был ее мужем. И будь она проклята, если согласится лежать неподвижно, как покорная жена, пока он станет наслаждаться ее телом, и будет стараться не открыть глаза и не произвести ни одного движения. Когда эта мысль выкристаллизовалась в ее сознании, Имоджин так быстро спрыгнула с кровати, что чуть не лягнула партнера в самое уязвимое место.

– В чем дело? – закричал он, вставая на колени.

С минуту она просто смотрела на его тело, плохо различимое в тусклом свете. Кровать представляла собой широкое старинное ложе на четырех столбиках, рассчитанное на то, чтобы выдерживать прыжки увесистых фермеров и их жен, как и падших женщин и их демонических любовников.

Он стоял на коленях: одна стройная длинная линия его тела, шедшая от красиво очерченных плеч и переходившая в грудь, слегка опушенную волосами, треугольником спускавшимися вниз… Имоджин разглядывала его долго и чувствовала, что на губах ее улыбка, будто она смотрела на себя.

Она ошиблась. Ей уже удалось рассмотреть снаряжение Рейфа. По всей вероятности, решила она, оно бывает разным у мужчин, но этим братьям повезло в этом смысле обоим.

Она не могла выбросить из головы слова Рейфа о том, что он готов держать пари, что Дрейвен занимался с ней любовью в темноте и под одеялом и не показывал ей своего орудия, которое демонстрировал только распутным женщинам. Ну, вот теперь она стала такой женщиной и решила, что не будет закрывать глаза из страха увидеть этот орган.

Он улыбался. Его лицо оставалось в тени, но она видела блеск его белых зубов, а в голосе расслышала ленивое довольство, когда он растянулся на постели во весь рост, полный животной грации.

Имоджин расслышала свое тяжелое дыхание и захлопнула рот. Она стояла обнаженная посреди комнаты, а нагой мужчина лежал на постели перед ней. Она выставила вперед бедро и уперлась в него рукой.

– Я не хочу держать глаза закрытыми, – сказала она, и тон ее был непререкаемым. Он кивнул. – Мы не женатая пара, вынужденная скрываться друг от друга под простынями.

– Могу я попросить тебя вернуться в постель, о женщина, которая не является моей женой?

Она сделала шаг к нему и остановилась.

– Сначала я хочу задать несколько вопросов.

На ее слова он ответил смехом, хрипловатым и довольным, от которого она почувствовала еще большую уверенность.

– Что мне полагается делать, когда ты лежишь на мне?

– Все, что тебе угодно.

Ответ последовал очень быстро, но Имоджин ждала другого.

– Как вела бы себя райская птица или ночная бабочка?

– Для столь просвещенной особы ты пользуешься устаревшим лексиконом, – сказал он, и в его тоне она почувствовала легкую насмешку. – Райская птица стала бы делать все, чтобы доставить радость своему партнеру, и это должно включать явственно заметный энтузиазм.

– О!

Это было не очень точное объяснение.

– Но может быть, тебя больше интересует игра, а не конечный результат? Потому что гадкая и озорная девчонка, отважная женщина, забравшаяся в эту постель ради удовольствия, а не из корысти, будет делать то, что необходимо, чтобы получить максимум удовольствия самой.

– О!..

– Ей будет плевать на партнера. Пусть уж он сам о себе позаботится.

Имоджин улыбнулась. Разве она не говорила, что любовная связь ей нужна, чтобы больше узнать о мужчинах? И все же похоже было, что на самом деле ей хотелось лучше узнать себя.

– Итак, ты, озорница, – послышался его голос, похожий на густой сладкий сироп. – Я думаю, что леди Мейтленд решила превратиться в кого-то другого, в совсем иную личность.

Она едва могла видеть его лицо, только взъерошенные темные волосы. Поэтому просто взобралась на кровать с уверенным видом. Одним молниеносным движением он привлек ее к себе.

– Я не леди, – задыхаясь, пробормотала она.

Это можно было уподобить тому случаю, когда клочок бумаги бросают в огонь, – так мгновенно ее тело воспламенилось от того, что к нему крепко прижимались ее спина и ягодицы, а его руки оказались у нее на груди…

Ее голова запрокинулась ему на плечо, и он дотянулся до ее рта и ощутил вкус испорченной девчонки, озорницы, вкус леди Мейтленд, впадающей в безумие страсти.

– Тебе это нравится? – спросил он тихо и требовательно, не убирая рук с ее груди, проделывая с ней нечто необычное, дотрагиваясь до нее попеременно то грубо, то нежно и повторяя это до тех пор, пока она не начала трепетать вся.

– Да, – сказала она, и голос ее звучал не как у испорченной и развращенной девицы, а томно и немного сонно.

И тут одна его рука заскользила вниз по ее животу, и Имоджин даже не попыталась сдерживать себя и не двигаться. Она задвигалась под музыку, слышную ей одной, и это был обольстительный балет, смысл которого заключался в нескольких словах: «Трогай меня, прикасайся ко мне».

Но он, казалось, не слышал ее, потому что одна его рука продолжала дразнить ее грудь, а другая – ласкать живот, а потом поползла по нежной коже ее бедер и принялась описывать маленькие дразнящие круги. Ее бедра изогнулись ему навстречу.

– Пожалуйста! – Это слово прозвучало как рычание.

– Имоджин…

Ее имя вырвалось из его уст как вздох, какой производит мужчина, когда его руки заняты тем, о чем он давно мечтал и что доставляет ему наивысшее наслаждение, и потому он делает это неторопливо.

Но голос Имоджин звучал так, будто она сердится, и потому пальцы Рейфа принялись ласкать ее нежнейшую кожу, а потом зарылись в кущу мягчайших волос, каких когда-либо касались их кончики. Теперь она застонала, и этот звук был ему приятен. Гораздо сладостнее, чем звук виски, льющегося в стакан. Отраднее, чем любой другой, какой ему приходилось слышать в жизни. Поэтому он дал ей то, о чем она просила.

Он всегда собирался дать ей именно то, чего она хотела, даже если она и не знала об этом.

Он завладел ее ртом в тот момент, когда его пальцы нырнули глубоко в ее тело, и ртом поймал ее крик и не позволил ей сразу спуститься с небес на землю. Он удержал ее на этой высоте, крепко прижимая к себе, зарываясь пальцами в ее нежную плоть, творя руками волшебство и не выпуская ее рта, но вознося ее все выше и выше.

Теперь она извивалась под его руками, а он крепче прижимал ее к себе, и она зарывалась лицом в его грудь, а он был полон желания напомнить миру, каким был до того, как начал пить. Рейф Джорден был мужчиной, никогда не выпускавшим из своих объятий женщину неудовлетворенной и не получившей наслаждения.

И, сказать по правде, Имоджин не была таким уж сложным случаем.

Не прошло и мгновения, как она вскрикнула так громко, что он не усомнился в том, что ее крик был слышен тем, кто находился внизу, в общей комнате постоялого двора. И он понимал, что ему придется увести ее отсюда через заднюю дверь, потому что теперь на ней не было краски, а каждый, кому довелось бы увидеть женщину со столь прекрасным лицом, никогда бы ее не забыл.