Она покачала головой.

— Во время войны?... Кто знает.

— Но все остальное, что вы рассказали, как-то подтверждается фактами?

— Рассуждаете, как типичный адвокат! Меня тогда вообще на свете не было. Однако, я уверена, все обстояло именно так. — В голосе ее звучало легкое раздражение. — Это и мучило потом отца все годы... Да, так оно и было.

— И все же, откуда такая уверенность?

— Да из-за того, что случилось потом! Потому что я видела, через что пришлось пройти моему отцу. Я пыталась выбросить все это из головы, но потом пришла ваша сестра, а теперь — вы, и все снова ожило. Я стыжусь того, что делал мой отец...

— Погодите, Габи. Церковь и нацисты сливались в любовном экстазе во время войны, это, конечно, не слишком привлекательное зрелище, но ведь и не бог весть какая новость. Вообще далеко не всеми поступками Церкви во время войны следует гордиться. Однако не стоит так уж упрекать отца. Он попал в эту передрягу не по доброй воле, он был, как мне кажется, лишь промежуточным звеном, посредником, передававшим похищенные нацистами произведения искусства Церкви. Тогда шла война, Габи, не забывайте, как знать, какое на него оказывалось давление... Он был совсем еще молодым человеком и шел по стопам своего отца.

Сам про себя я думал: что же это могло быть? Что удалось обнаружить Вэл? Все это теперь в далеком прошлом. Кому сейчас есть до этого дело? Кому могут повредить обвинения в деяниях сорокалетней давности?

— Но война кончилась, а все это не прекратилось, — сказала она. — В том-то и дело! Это и есть самое худшее. Отец стал их человеком! Это они помогли ему открыть галереи в Каире и Александрии после войны, чтобы он продолжил тайно переправлять краденые произведения искусства. Они организовали весь этот бизнес!

— Кто «они», Габи? Война давно закончилась...

— Господи, до чего ж вы наивные люди, американцы! Мы же совсем другие. Мы просто не можем позволить себе такой роскоши, открытого и честного взгляда на мир, особенно когда немцы с сомнительным прошлым начали прибывать в Каир. Богатые, влиятельные, они стали помощниками и советчиками нашему правительству. Нацисты, Бен, самые настоящие нацисты, они награбили сокровищ на миллионы и миллиарды долларов. И это не только картины и скульптуры, это еще и золото, драгоценности, камни неслыханной величины и прочие ценности. Там все это богатство было им бесполезно. Куда сунешься с такими сокровищами? Можно и засветиться. Им надо было превратить награбленное в деньги. Оставшиеся в живых нацисты разбрелись по всему миру. Они в легионе «Кондор» в Мадриде, многие эсэсовцы перебрались из Европы в Африку, в Египет, в Южную Америку, в ваши драгоценные и демократичные Штаты. Вся эта старая гвардия, мечтающая о Четвертом рейхе, это были не только Менгеле, Барбье и Борман, их были сотни и тысячи людей, настоящих имен которых мы так никогда и не узнаем. И всем им были нужны деньги. И один из способов получения этих денег — продажа предметов искусства и драгоценностей А деньги помогают наладить свой бизнес, сделать инвестиции. Но надежного покупателя на все эти вещи отыскать не так-то просто. Ведь потом они могли стать предметом шантажа, неужели не ясно?

— Так вы хотите сказать, они продавали все эти предметы Церкви? И обустраивались потом на ее деньги, так?...

— Выжившие нацисты взяли Церковь за горло. Или покупайте все наши вещи, или... — Она выжидательно уставилась на меня, хотела понять, дошло или нет.

— Или вы покупаете, или же мы растрезвоним на весь свет, как снабжали вас похищенными во время войны сокровищами, верно? Это и есть самый настоящий шантаж, к тому же они передавали Церкви за деньги настоящие сокровища. — Я вздохнул и осторожно откинулся на спинку низенького дивана. — Черт побери! Получается, что Церковь заключила пакт с дьяволом!...

— Ну, я бы назвала это более деликатно, сохранением хрупкого равновесия сил, — заметила она. — Церковь тоже вовсе не так уж беспомощна, может открыть миру места, где скрываются военные преступники. Так что и бывшие нацисты тоже побаиваются Церкви. Этот пакт держится на страхе. И мой бедный отец оказался между молотом и наковальней... но при том и он тоже внакладе не остался. Разбогател на грешных своих делах. Я самого механизма не знаю, но думаю, они использовали отца для продажи, покупки, контрабандных вывозов из Европы и последующей передачи произведений искусства Церкви. И он обеспечивал выплаты нацистам...

— Через Клауса Рихтера, — подхватил я.

Она кивнула.

— Да, похоже, именно так работала эта схема. Доказать не смогу, но отец успел сказать мне достаточно, чтобы заполнить пробелы. Именно этого и боялся он все долгие годы. Что кто-то узнает. Отец по натуре своей человек слабый. Для подобных игр не пригоден. Рихтер держал его на коротком поводке. Он руководил, наблюдал... И вот теперь... теперь, боюсь, отец просто сломался, не выдержал чувства вины. — Она тихо заплакала.

Я подошел и опустился перед ней на колени. Она потянулась ко мне, я обнял ее. Слезы так и лились ручьем, она не могла остановиться, лишь неразборчиво бормотала что-то. Потом вдруг взглянула на меня и поцеловала. А чуть позже отвела меня в спальню. Мы занимались любовью, как изголодавшиеся по ласке незнакомцы. Когда она наконец заснула, я встал, оделся и вышел на деревянную лестницу, ведущую к пляжу. Холодный ветер моментально высушил пот на лице. Я пытался сообразить, не привели ли столь активные физические действия на протяжении последних двух часов к ухудшению в состоянии раны. Но повязка вроде бы на месте, да и боли или дискомфорта я не испытывал.

Я смотрел, как играют на глади воды лунные блики, как неустанно лижут песок мелкие волны, смотрел и пытался докричаться до Вэл. Мне так хотелось спросить сестру, на правильный ли след я напал, было ли это то самое, что привело к ее гибели... Было ли вообще что-нибудь.

Возможно, она наткнулась в бумагах и документах времен войны на какие-то сведения о воровской шайке, занимавшейся хищением и перепродажей предметов искусства. И среди них были представители духовенства и недобитые нацистские головорезы, которые и по сей день растаскивают по всем уголками земного шара украденные у убитых ими же людей картины, скульптуры, яйца Фаберже и продолжают мечтать о мировом господстве. Да, не слишком красивая вырисовывается картина. Но если даже и так, нет никаких доказательств, что это может повлиять на выборы нового Папы. Этого недостаточно, чтоб уличить кого-либо в убийстве Вэл, а также Локхарта и Хеффернана. Нет. Я отыскал довольно неприглядную деталь в самом уголке огромного старого гобелена под названием Церковь... но это еще ни о чем не говорит.

Впрочем, есть еще снимок. И Рихтер в свой парижский период был связан с Церковью, и на нем изображены три священника, двое из которых ныне уже мертвы, а один в ближайшее время может занять папский престол. И еще Габриэль говорила о том, что все это продолжается и по сей день, поток произведений и денег не иссякает. И если она права, тогда и в сегодняшней Церкви есть люди, продолжающие все ту же старую игру в шантаж... Вполне возможно, что внутри Церкви имеется свой нацист, заплечных дел мастер...