– Вы говорите о животном, лишенном души!

– А вам не кажется, что требовать от людей с этой самой душой, чтобы они вели себя как животные, противно воле Создателя? Иначе бы он заселил все миры морскими огурцами и на этом успокоился.

– Нельзя сравнивать смирение с…

– С безмозглостью? Отчего бы и не сравнить? Почему вы не смиритесь с тем, что талигойские клирики ходят в черном, а мои родичи-мориски молятся под открытым небом? Почему лезете в чужую жизнь? Почему судите других? Смиритесь, лежите, качайте сквозь себя водичку, молитесь и ждите Создателя. Принимайте мир таким, каков он есть, и будьте счастливы.

– Вы и вправду еретик, герцог, – грустно сказал проповедник.

– Еретик? Нет, что вы. Еретиками называют друг друга люди благочестивые, полагая, что они верят правильно, а другие – нет. Я – простой безбожник.

– Вы клевещете на себя.

– Ни в коем случае. Поверьте, лучшее, что можно сделать для вашего Создателя, это не верить в него. Иначе вам пришлось бы благодарить его за то, что учинил милейший Сильвестр.

Часы пробили десять. Рокэ в два глотка допил вино и поднялся:

– Ричард, собирайтесь.

– Куда? – опешил Дик.

– Кажется, здесь хотели, чтобы я остановил побоище?

1

Оноре выглядел потрясенным, он весь вечер умолял Ворона что-то предпринять, а когда тот согласился, Преосвященный растерялся. Руки эсператиста тряслись, и он явно утратил присущее церковникам красноречие.

– Но… Вы же сказали, что…

– Я передумал. – Глаза Рокэ стали тревожными и странными, словно ночные искры варастийских степей. – А вам, Ваше Преосвященство, я настоятельно советую лечь спать.

– В то время как…

– Хорошо, можете не есть, не пить и не спать, это ваше право. Ричард, не забудьте проверить пистолеты.

– Герцог Алва, – эсператист был бледен, – не лучше ли юному Окделлу остаться здесь? Там идет братоубийство.

– Идет, – герцог ослепительно улыбнулся, – и чтобы его остановить, придется прикончить сотню-другую братьев. Это война, сударь, а войн без крови не бывает. Ричард, наденьте кирасу. Я жду вас внизу, поторопитесь.

– Да, монсеньор! – Дик почувствовал, что его захватывает то же пьянящее чувство, что и на Дарамском поле.

…Моро зло косил глазом и прижимал уши – ему не нравился запах дыма и отдаленный шум, но Рокэ на сей раз не был склонен обращать внимание на лошадиные капризы. Ухватившись рукой в черной перчатке за гриву, Алва взлетел в седло, очередной раз вызвав у Дика приступ зависти и восхищения. Юноша торопливо вскочил на Сону, рядом быстро и молчаливо садились на коней кэналлийцы. Двенадцать человек против обезумевшего города!

– Хуан, заприте ворота. – Маршал был одет как для дворцового приема – роскошный мундир, черно-белая перевязь, белый атласный плащ, шляпа с пером…

– Не открывать никому: ни кардиналу, ни королю, ни Создателю, ни Леворукому. Ни с кем не говорить. Будут ломиться – убивать на месте.

– Да, монсеньор.

Рокэ послал Моро со двора. Ричард думал, что они поедут на шум, но Ворон свернул на улицу Мимоз и перевел мориска в кентер. Сона привычно пристроилась рядом. Мелькали богатые особняки, ворота были заперты, ставни закрыты, за заборами рычали сторожевые псы. Странно, что Рокэ не держит собак, ведь он ладил с Лово! Дик покосился на своего эра. Сегодня великий день – Рокэ Алва пошел против Дорака! Маршал сорвался с кардинальской цепи, теперь он свободен! Сейчас главное – остановить кровопролитие, но Ворон сумеет, а Ричард Окделл ему поможет.

Новый порыв ветра донес запах гари, Алва дал шпоры Моро, глухие стены замелькали быстрее, герцог свернул в один переулок, в другой, и кавалькада вынеслась на Арсенальную площадь как раз у городских казарм.

– Зажечь факелы. – Ворон тронул пистолет. Дик вспомнил, как Бонифаций говорил, что, если Алва вынул оружие, кто-то отправится в Закат.

Ворота казарм были заперты, но в привратницкой горел свет. Эр трижды ударил рукоятью пистолета в начищенную до блеска бронзу. Послышался шорох и торопливые голоса, ворота распахнулись, стал виден квадратный двор, по которому метались люди в красно-белых гарнизонных мундирах[27].

– Монсеньор, – молодой офицер старательно отдал честь, – теньент Давенпорт, начальник ночного караула.

– Что происходит в городе? – Рокэ спрыгнул с коня, Ричард последовал его примеру, но кэналлийцы остались в седлах и даже не подумали погасить факелы.

– Волнения. Днем они охватили Нижний город, – начал теньент и собрался что-то добавить, но Рокэ не позволил:

– Тогда почему вы в казармах?

– Господин комендант не счел нужным, он…

– Где он?

– В своих апартаментах.

– Прекрасно. Поднимайте людей, теньент. Приказ Первого маршала. Идемте, Ричард, поговорим с господином комендантом Олларии.

Давенпорт дернулся что-то сказать, но жест затянутой в черную перчатку руки заставил беднягу замереть.

– Я знаю дорогу, теньент. Через полчаса гарнизон должен быть готов. Одежда – праздничная, кирасы и шлемы – боевые.

Откуда-то выскочили худой высокий человек с седыми висками и коренастый живчик с огромным носом. Ричард видел их раньше, но не помнил имен.

– Полковник Ансел, полковник Морен, прошу за мной.

Алва действительно знал дорогу. Дикон и гарнизонные офицеры насилу поспевали за стремительно шагающим герцогом. Навстречу бежали люди, взъерошенные, наспех одетые. Во дворе зло взвыла труба, поднимая спавших солдат. Алва распахнул инкрустированную светлым деревом дверь, навстречу метнулся дежурный адъютант, его Ричард знал – молодой Медфорд из Старого Карлиона.

– Монсеньор!

– Где комендант?

– Здесь. – Килеан-ур-Ломбах, совершенно одетый, стоял у внутренней двери. – Чем могу служить?

– Подозреваю, что ничем. – Ричард стоял за спиной Ворона и не видел его лица, но прекрасно рассмотрел, как побледнел Людвиг. – В городе – погромы, а гарнизон во главе с комендантом заперся в казармах. Что сие означает?

– Приказ Его Высокопреосвященства.

– Кого? – ровным голосом переспросил Алва.

– Его Высокопреосвященства, – Килеан говорил спокойно, но спокойствие это давалось ему непросто, – горожане ищут отравителя. Епископ Олларии Авнир и созданная им Лига Святого Франциска следит за порядком и за тем, чтоб не страдали невинные.