Уже стемнело, когда я вышел из редакции; дул леденящий ветер. Я вернулся в гостиницу, где в половине седьмого у меня было назначено свидание. Еще из Чикаго я позвонил в Расин человеку, которому Вулф время от времени оказывал различные услуги. По словам Вулфа, этот Отто Друкер был единственным стоящим человеком во всем Расине, он позвонил ему и попросил встретиться со мной. В уютном и теплом номере я снял башмаки и улегся было в кровать, но тут же поднялся. На улице свирепствовал ураганный ветер, и хотя я прошел пешком всего два квартала, однако чувствовал себя настолько измотанным, что мог мгновенно погрузиться в глубокий сон.

Друкер опоздал всего на пять минут. Пожимая ему руку, я не мог скрыть своего удивления. Он никак не походил на детектива; с его интеллигентным симпатичным лицом и внимательным, но вместе с тем доброжелательным выражением глаз он оказался бы вполне на месте за письменным столом, скажем, вице-президента какого-нибудь банка. Как только я положил на кровать его пальто и шляпу и вернулся к нему, он вкрадчиво и одновременно дружески осведомился:

– Как поживает мистер Ниро Вулф?

Мы провели приятный вечер. Гость охотно принял предложение поужинать здесь же, в номере. Когда я собрался позвонить в ресторан и попросить меню, он заявил, что в этом нет никакой необходимости, так как здесь умеют готовить только ростбиф с картофельным пюре и яблочный пирог. Если бы а решил изложить вам содержание нашей беседы в тот вечер, вы бы вряд ли нашли ее интересной, мы разговаривали главным образом о тонкостях нашей профессии. Ну, например, о наружном наблюдении. Он знал все премудрости этого искусства, а поскольку дело происходило в Расине, где его все знали, ему приходилось прибегать к таким трюкам, что ими с удовольствием воспользовался бы даже наш Сол Пензер.

Все же меня больше всего интересовала Сюзанна Брук. Я не заговаривал о ней до тех пор, пока мы немного не узнали друг друга и не закончили есть (ужин оказался вполне терпимым). Я лишь сказал ему, что некий наш клиент собирается взять ее партнером в одно дело и, естественно, хотел бы знать, что она собой представляет. Я добавил, что вся его информация будет рассматриваться как строго конфиденциальная, не подлежащая разглашению. Я разочаровался бы в нем, если бы он не спросил, кто этот клиент. Конечно, он спросил. Он разочаровался бы во мне, если бы я назвал его. Конечно, я не сделал этого.

Друкер вынул изо рта трубку и, откинув голову, принялся рассматривать потолок, потом взглянул на меня.

– Помнится, – заговорил он, – в свое время я довольно часто выполнял некоторые поручения отца Сюзанны Брук. Я мог бы, разумеется, кое-что рассказать о нем, но он мертв. Сюзанну же, хотя она и носит фамилию Брук, я знал не больше, чем всех остальных девочек-подростков в нашем городке. Насколько мне известно, ничего дурного за ней не замечалось. Вы, очевидно, знаете, что она уехала отсюда учиться в университет?

– Знаю.

– А потом в Нью-Йорк. Она не приезжала в Расин даже во время летних каникул в университете, предпочитая путешествовать вместе с матерью. За последние четыре года она вообще здесь не появилась, а всего за восемь-девять лет, с того, как окончила нашу школу, прожила в городе не больше четырех-пяти месяцев.

– Видимо, я напрасно трачу деньги нашего клиента… Но, если я не ошиблось, и 1959 году, окончив университет, она все же вернулась домой. Возможно, вы этого не знаете; ее отца к тому времени уже не было в живых. А потом она вместе с матерью перебралась в Нью-Йорк. Вам случайно не известно, сколько она тогда тут прожила?

Мой собеседник затянулся, но, обнаружив, что трубка погасла, снова раскурил ее и сквозь облако дыма заметил:

– Не понимаю, почему вы пытаетесь выспросить все это у меня как бы невзначай. Уж если вы хотите узнать о том человеке, который покончил с собой, пожалуйста, спрашивайте прямо. Однако я почти ничего не знаю.

Обычно мне удается контролировать выражение лица, но его слова прозвучали настолько неожиданно, что я не смог скрыть изумления. Вот так, неожиданно, я наткнулся на нечто важное. Кто знает, не стану ли я обладателем тайны, серьезно компрометирующей Сюзанну Брук, – ну, скажем, что она убила человека и заявила о его самоубийстве! Несомненно, заявление Друкера поразило меня не только потому, что я не ожидал ничего узнать, но и потому, что не хотел ничего узнать.

– Что с вами? – удивился Друкер. – Или вы думаете, что я не понимаю, когда мне морочат голову?

Я выдавил улыбку.

– Боже упаси! Все равно у меня бы ничего не получилось, если б я попытался разыграть вас. Все объясняется просто: я ничего не знаю о человеке, покончившем с собой. Я просто пытался выяснить, что делала Сюзанна Брук в Расине. Может, это вы морочите мне голову?

– Нет. Как только вы упомянули имя Сюзанны Брук, я сразу же подумал, что вас интересует именно это самоубийство.

– Я ничего не знал… Вы сказали: «Пожалуйста, спрашивайте». Хорошо, спрашиваю.

– Видите ли… – Друкер затянулся и продолжал: – Произошло это тем летом, когда Сюзанна Брук окончила университет и вернулась в Расин. Вслед за ней в наш город приехал какой-то молодой человек. Вечером в пятницу, четырнадцатого августа 1959 года, в пять часов сорок минут он вышел из дома Бруков, остановился на террасе, вынул из кармана револьвер системы «Марли» тридцать восьмого калибра и выстрелом в висок покончил с собой… Так вы говорите, что не знали об этом?

– Не знал. И нет никаких оснований сомневаться, что это действительно было самоубийство?

– Ни малейших. Все произошло на глазах у двух женщин – они как раз проходили мимо дома – и мужчины, который оказался в тот момент на другой стороне улицы. Я понимаю, вам хотелось бы узнать, при чем здесь Сюзанна Брук, какую роль она в этом сыграла, однако мне ничего на сей счет неизвестно. Могу лишь сообщить то, что писали потом газеты и что мне рассказал один хорошо информированный приятель. Молодой человек учился в Гарвардском университете и настойчиво упрашивал мисс Брук выйти за него замуж. Он приехал в Расин снова просить ее руки, но она и ее мать выставили его за дверь. Вы же знаете, такое случается, хотя лично я этого не понимаю. У человека могут возникнуть какие-то причины, по которым он решает расстаться с жизнью, но я никогда не соглашусь, что можно приставить пистолет к виску только потому, что женщина ответила отказом. Тут есть что-то патологическое. Вы женаты?

– Нет. А вы?

– Был женат, но жена меня бросила. Неприятно, что и говорить, зато с тех пор я хоть сплю спокойно. Кроме того, если супруги ладят между собой, жена, конечно, всегда знает, чем занимается ее муж. А частный детектив не может себе позволить откровенничать даже с собственной женой. Вы согласны?

Мы опять заговорили о своей профессии и проболтали еще около часа. Я больше не пытался вернуться к разговору о Сюзанне Брук, Друкер распрощался со мной часов около десяти, и я сразу же подумал, что, поскольку «Глобус» газета утренняя, ее сотрудники находятся сейчас в редакции. Уж если в прошлом Сюзанны Брук появилось кое-что заслуживающее внимания, стоило, пожалуй, покопаться в старых газетах. Я позвонил Лэмису и получил разрешение побывать в архиве газеты.