В серии для молодежи хорошо шли путешествия. Жорж покупает энциклопедию «Большой Ларусс», с помощью которой колесит по всему миру, проходя чреду бесконечных приключений. Рукописи охотно брали, с узкими костюмами навсегда было покончено.

6

Сим не мог ездить на метро — подземелье угнетало его, ведь на поверхности была жизнь и всегда случалось много такого, на что стоило поглазеть. Он не уставал изучать Париж. Тогдашние Большие бульвары были излюбленным местом гуляний парижан. Вереницы экипажей, открытых фиакров с нарядными господами, террасы кафе, полные народу, пестрая толпа гуляющих — вот она — «человеческая комедия»! У каждого большого кафе была своя клиентура — Сименон уяснил и это. Он изучал оттенки типажей женщин, ассортимент магазинов в разных районах. Сидел в барах с цинковыми стойками с простыми работягами, захаживал и туда, где требовался светский антураж. Длинные ноги часами носили по улочкам неутомимого наблюдателя. А иногда весьма кстати были автобусы, имевшие в начале двадцатых годов, открытую площадку. Здесь можно было курил трубку, разглядывать шумные улицы и весьма эффектно представить собственную персону. С 1925 года Сименон ни разу, ни в одной стране мира, не пользовался общественным транспортом. Но тогда…

… Он сидел на задней открытой площадке автобуса и «производил впечатление». Автобус, идущий по Большим бульварам, обгонял открытые экипажи, и то дама в элегантной шляпе, то господин в цилиндре оглядывались, что бы лучше разглядеть франта. Разглядев, пренебрежительно фыркали:

— Чудак с Монпарнаса!

«Чудак» — мягко сказано. Небрежная поза, нога заброшена на ногу, дабы продемонстрировать отчаянно рыжие ботинки и супер-модные брюки цвета лососины, проходившего в тот сезон под названием «розовое дерево». Брючины были такой ширины, что закрывали носки туфель. В сочетании с пальто яростного цвета электрик, картина слепила глаза. Вдобавок, пышноволосый блондин небрежно курил трубку, и его серые глаза окидывали прохожих с удалью принимающего парад командира.

Порой за автобусом привязывались уличные мальчишки и все больше удивленных лиц оборачивалось вслед победно восседавшему красавцу, когда автобус углубился в рабочий район.

— Эй, Сименон! — выскочил из толпы на остановке коротышка Этьен. — Я подсяду — такая встреча! — Он запрыгнул на подножку и протиснулся к Жоржу. — Выглядишь — атас!

— Запал я на твои розовые штаны. Пришлось настрогать несколько лишних рассказюлек и прикупить такие же. Полный фурор на Монпарнасе!

Пассажиры автобуса откровенно разглядывали странную пару: — прыщавый коротышка, присоединившийся к экстравагантному курителю трубки, вырядился в клоунское пальто: огромная черная клетка на свекольном фоне! Цирк, да и только, если учесть оранжевую широкополую шляпу.

— Я в отпаде! — восхищался Этьен своим «учеником», — эти американские башмаки с квадратными носами — писаюсь от зависти! Я тоже их приметил, но, видишь ли, мне без каблуков никуда.

— Причем — из настоящей оленьей кожи!

— Приказчик по секрету сообщил мне, что американцы шьют не из оленьей, а из собачьей.

— О! Это совсем круто! — косясь на любопытствующих, Сим вытянул ногу, — красота!

— Жаль, что ты не надел пыльник, мы с тобой выглядели бы как близнецы. Смотри, я вывернул подкладку наверх. Потрясная расцветка — сплошной Гоген!

— Мне тоже изнанка больше нравится. Но пыльник остался в шкафу. Ежкин хвост, — да у меня завелся целый гардероб!

— Главное — какой крутой! — Этьен расхохотался, открывая мелкие гнилые зубы. — Скажи мне спасибо — здорово прибарахлились!

Этьен, считавшийся продвинутым модником, по части туалета заходил столь далеко в своих безумствах, что его называли «Шизанутый Тулуз-Лотрек». Если среди богемных чудил появлялось совершенно немыслимо облаченное существо, сомневаться не приходилось — это был Этьен. Именно он навел Сименона на правильное место: ежегодно на бульваре Мальзерб в первую неделю января в известном английском магазине происходила распродажа. Сюда попадали лишь модели, слишком экстравагантные для широкой публики. В первый же день распродажи половина монпарнаских художников выстраивалась в длинную очередь, тянущуюся по улице. Здесь — то Этьен с Симом, отстояв добрых два часа, приобрели двусторонние плащи: одна сторона сделана из непромокаемого материала, другая — цвета красной капусты в крупную черную клетку — из мохнатой шерсти. А еще Сим ухватил пальто агрессивно василькового цвета. Вместе с розовыми брюками и рыжими башмаками получилось то, что надо. Пусть чинные буржуа сворачивают шею — художник едет!

— Видел афишу? Вон, вон она! — перегнувшись через перила, Этьен тыкал пальцем в проплывший мимо афишный столб. — Жозефин Беккер — американка! Огромная шоколадная задница — полный атас! Даже когда я вижу афишу, мне хочется впиться в нее зубами.

— Вчера мы познакомились в «Ротонде». Сегодня пригласил ее на вечерушка к себе. Заходи, но вот куснуть тебе не придется. Эту задницу уже пасу я.

Того, что Европа увидела в начале 20–х годов, «эмансипе» начала века не могли себе представить даже в самых смелых фантазиях. Героиней десятилетия стала темнокожая джазовая танцовщица Жозефина Беккер. С непосредственностью африканской дивы она считала набедренную повязку из страусовых перьев вполне достаточным нарядом для выхода на сцену. Жозефина оказалась первой, сделавшей свое черное тело достоянием всего мира. Мир, в свою очередь, сделал мадемуазель Беккер телом эпохи. А Сименон сделал тело эпохи своим достоянием. Как бдительная Тижи могла не замечать пассажи ретиво кобелирующего мужа и его бурную связь с «чернокожей пантерой»? Она убеждала себя в том, что для ревности нет оснований — ведь Сим регулярно и пылко исполнял супружеские обязанности, и самые бурные гулянки не мешали ему отстукивать по восемьдесят страниц в день. В комнате на верхнем этаже Сименоны обставили свое «кафе» — место для частых вечеринок. Окна завесили черным бархатом, соорудили американский бар с толстым стеклом и подсветкой. Сименон достал театральный прожектор, позволявший утраивать разноцветное сияние. Полумрак, громкая музыка, самая богемная компания: представители Монпарнаса, русские балерины, дочь азиатского посла и, конечно, Жозефин Беккер — обезьяноликая, гибкая красавица с умопомрачительным телом. За баром в белой водолазке смешивал напитки, виртуозно жонглируя бутылками, сам хозяин. К трем часам ночи на полу среди черных бархатных подушек свивались обнаженные тела. А с шести утра Сименон садился писать.

«Мы жили для того, чтобы радоваться жизни, ничего не драматизировали и не принимали всерьез, кроме одного — того количества страниц, которое я должен был ежедневно отстукивать на машинке. Писал быстро, с увлечением, особенно приключенческие романы для юношества в „голубую серию“. Красная серия — „чувства“ — занимала меня меньше, но и тут не надо было сильно напрягаться, существовали шаблоны, от которых не стоило отдаляться. Для „голубой серии“ приобрел словарь, с помощью которого с легкостью совершал путешествия по всему миру: хоть на Амазонку, хоть на озеро Титикака. Путешествовать по