Давно уже Элинор не баловала себя хорошим ужином. Раньше у них с Голди и Джулией было обыкновение по крайней мере раз в неделю позволять себе все, что душа пожелает. Но это прекратилось несколько месяцев назад. Как раз после того, как Голди повстречала Джека, неожиданно сообразила она.

Неужели так бывает всегда, когда женщина влюбляется? Неужели после этого все остальное отходит для нее на второй план?

Эта мысль несколько встревожила ее, правда всего лишь на мгновение. Сидя за кухонным столом рядом с Фрэнком, Элинор, кажется, поняла, почему Голди начала игнорировать их еженедельные девичьи посиделки.

— Этой пицце уже два дня, — сообщил Фрэнк, чья растрепанная каштановая шевелюра напомнила ей о том, каким образом они провели последние несколько часов. — Как ты можешь ее есть?

Элинор покосилась на фрукты, которые он очищал от кожуры и нарезал на ломтики.

— Эти фрукты полезны для здоровья. Как ты только можешь их есть?

Взяв последний кусочек пиццы, она обильно полила его кетчупом и с подчеркнутым удовольствием стала жевать, аппетитно причмокивая.

— Как прошел день? — спросил он, кладя на ее тарелку две дольки апельсина.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она несколько охрипшим от нескольких часов любви голосом. — Работу?

— Мне кажется, ты говорила, что собираешься навестить свою клиентку в тюрьме.

Помимо своей воли, Элинор напряглась. Не стоило бы ему напоминать о том, о чем ей не хотелось вспоминать.

— Ах это…

— Что-нибудь не так?

— Да нет, все в порядке. Просто… не знаю даже, как сказать… Бывает ли у тебя такое чувство, что вроде бы близкие тебе люди на самом деле совсем не так близки, как кажется?

— Никогда, — улыбнулся он.

Она толкнула его под столом ногой.

— Я говорю серьезно.

— Разумеется, было. Подобные чувства время от времени испытывает каждый человек, — Фрэнк проглотил кусок персика. — Ты знакома с этой клиенткой?

— Знакома ли я с ней?.. Нет. Вернее, не слишком хорошо. Но я ее знаю. Ее семья принадлежит к сливкам здешнего общества. Ханиманы были друзьями моих родителей. — От этих вроде бы ничего не значащих слов у Элинор перехватило дыхание. — Как бы то ни было, примерно полгода назад Оливия Ханиман убила своего мужа. И я согласилась взять на себя ее защиту.

— Это та женщина, о которой твердят все газеты и телевидение?

— Даже в вашем городе? — Элинор чуть не подавилась пиццей. Неужели дело вышло на общенациональный уровень?

Фрэнк указал в сторону гостиной.

— Просто я посмотрел сегодняшние новости.

— Вот оно что, — разочарованно протянула Элинор.

— Не стоит так расстраиваться, — улыбнулся он.

Почувствовав себя неловко, она пожала плечами.

— Видишь ли… это дело из разряда таких, на которых можно либо прославиться, либо потерять репутацию, понимаешь? О которых пишут на первых страницах местных газет. Которые приковывают всеобщее внимание, — Элинор вытерла руки салфеткой. — Такую рекламу не купишь ни за какие деньги. А лишняя реклама нам не помешает.

— Убийцы пойдут к вам косяком?

— Нет, но это привлечет к нам состоятельных клиентов.

Разрезав персик, он положил ломтик на ее тарелку рядом с нетронутыми дольками апельсина.

— Она это сделала?

Элинор вдруг вспомнила о сегодняшнем разговоре с Джулией.

— Да.

Она ожидала ответа. Однако Фрэнк сначала аккуратно дорезал персик, прежде чем снова спросить:

— Убийство преднамеренное?

— Оказывается, ты знаком с юридическим жаргоном.

— Просто следил за некоторыми процессами.

— Нет, это была самозащита.

— Звучит интригующе.

— Да, пожалуй, это определение здесь вполне применимо. — Машинально положив кусочек персика в рот, Элинор заметила это, только разжевав его. Оказалось довольно вкусно. Она уже не помнила, когда в последний раз ела фрукты. — Мой отец тоже нарезал фрукты вроде тебя.

— Ты — единственный ребенок? — улыбнулся Фрэнк.

— Как ты догадался?

— Это в тебе чувствуется. Уверенная, самодостаточная, склонная к одиночеству.

— Иными словами, эгоистичная, алчная и самонадеянная?

— Я этого не говорил.

— Зато я сказала.

Фрэнк рассмеялся.

— Знаешь, мне всегда хотелось понять, что значит быть единственным ребенком в семье. У меня четыре сестры, все старше меня.

— А меня всегда интересовало, что значит иметь братьев или сестер. Все равно кого.

— Сущий ад.

— Быть единственным ребенком в семье тоже не всегда в радость, — тихо сказала она. Особенно когда теряешь обоих родителей одновременно и остаешься сиротой.

— А сейчас ты часто видишься с родителями?

Элинор пожала плечами, стараясь держаться как можно непринужденнее. Ей так давно не приходилось говорить кому-либо о том, что случилось с родителями, что она уже успела забыть все придуманные ранее истории. Автомобильная катастрофа. Авиакатастрофа. Все, что казалось менее болезненным и более реальным. Все, кроме правды. Правду знали лишь Голди, Джулия и еще несколько человек. Но даже они не подозревали, что дело Ханиман нужно ей именно из-за этой правды.

— Они умерли. Уже давно.

— А тети, дяди, прочие родственники?

— Одна тетя, но несколько лет назад она переехала жить в Европу. А у тебя?

— Родители живы и здравствуют, живут в доме, который купили тридцать пять лет назад. Все четыре сестры с семьями обосновались неподалеку.

— А как же ты?

— Мне предложили хорошие деньги.

— Наверное, скучаешь по семье.

— Временами. Но я стараюсь навещать их по крайней мере раз в месяц.

— А бандаж на колене?

Фрэнк помолчал, хотя выражение его лица не изменилось.

— Травма. Получил два месяца назад. Это надолго вывело меня из строя.

— И ты с тех пор так и не играл?

— Нет.

Элинор задумалась. Интересно, что бы делала она, если бы два месяца была лишена адвокатской практики?

— И что ты по этому поводу думаешь? — осторожно спросила она.

От его улыбки ее внезапно бросило в жар.

— Думаю, не схватить ли тебя в охапку и не продолжить ли разговор в спальне.

Недоверчиво рассмеявшись, Элинор вдруг обратила внимание на неожиданно ставший серьезным взгляд Фрэнка.