«Мама!» — позвала она, и дядя сказал, что мама скоро придет. Она закричала громче, и тогда дядя рассердился и больно схватил ее за плечо. Он злой, этот дядька.

Она сидела на заднем сиденье. Обхватила себя руками и плакала, пока не заснула. Проснулась, только когда они остановились, и дядя отнес ее в дом.

Никакие они не дяди, пришло ей в голову. Злые дядьки, орут все время, и от них воняет. Когда ор прекращался, она понимала, о чем они говорят.

— А что делать с девчонкой? — Ответа она не расслышала, потому что тот, второй, шептал.

— Сегодня же надо решить. — Этот дядька говорил громче других.

— Не ори так громко! — осадил его первый.

Странные какие… Разве можно орать тихо? Либо орут, либо разговаривают как люди.

— Пошли в кухню.

— А девчонка?

— Что — девчонка?

— А девчонка?

— Что ты имеешь в виду?

— Куда девчонку-то девать?

Она сидела у окна. Дядьки куда-то ушли. В лесу заухала сова. Она приподняла штору. Перед окном куст, а за ним стоит машина. Над деревьями занимается рассвет. Придерживая штору, она оглянулась — от окна шел луч слабого света, как от карманного фонарика.

В полоске света на полу что-то лежало. Она отпустила штору. Ничего не видно. Опять подняла — точно, что-то есть. Какая-то бумага.

Она запомнила направление, слезла со стула и на четвереньках поползла по полу.

Откуда-то слышались мужские голоса.

И в самом деле, лист бумаги. Она спрятала его в потайной кармашек. Надо же — она надела сегодня именно эти брюки. С потайным кармашком. Под обычным карманом — еще один. Потайной.

Она опять забралась на стул.

У нее в кармане тайна. Интересно и весело, но не сейчас. Сейчас все равно страшно. «А если дядька, уронивший бумагу, начнет ее искать и поймет, что это я взяла? Надо положить назад», — решила она, но не успела — дядьки ввалились в комнату и уставились на нее. Один взял ее на руки, а другой выглянул в окно.

Они снова куда-то ехали. Она пыталась не спать, но все равно заснула, а когда открыла глаза — было совсем светло. Она опять спросила, где мама.

— Найдем твою маму, — буркнул тот, кто сидел за рулем.

Почему он так сказал? Они что, не знают, где моя мама? И мама не знает, что я здесь, с этими дядьками?

Она заплакала, но дядька рядом на нее даже не глянул. Ей нечем было занять руки — куклу она потеряла, пока они бежали от одной машины к другой. «И где теперь моя кукла?»

Они медленно обходили Кунгсторгет. Свидетеля звали Йоран Квист. Его сопровождали Хальдерс и Бергенхем. Было уже одиннадцать вечера, но на улицах не протолкнуться. На сцене играл какой-то танцевальный ансамбль. «Дерьмо, а не музыка», — сказал Хальдерс, адресуя это замечание Бергенхему, но тот, поглощенный попытками различить лица в мерно качающейся толпе, похоже, не услышал.

Два инспектора и свидетель спустились к воде. Здесь тоже грохотала музыка — рядом был ресторан. По каналу шел экскурсионный теплоход. У воды было легче распознать отдельные голоса, чем на площади. На огромных грилях жарились сотни шашлыков. Все держали в руках бумажные стаканчики с пивом и бумажные же тарелки со всякой снедью. Требовалось немалое искусство, чтобы их не выронить.

— Чертов праздник, — сказал Хальдерс. — Дерьмовая жратва и свински дорогая моча вместо «Пильзнера». А в тесноте вот-вот яйца отдавят.

— Людям нравится, — возразил Бергенхем. — Ничего плохого в этом нет.

— Дерьмо, — остался при своем мнении Хальдерс.

— Не у всех же такие высокие интеллектуальные запросы, как у тебя.

— Что?

— Я говорю: не у всех такие высокие интеллектуаль…

— Вон они сидят, — перебил Йоран Квист.

Бергенхем оборвал себя на полуслове и посмотрел, куда показывал Квист — за столиком под зонтиком над самой водой сидели трое с пивными кружками. Они были освещены, как на сцене. Наглецы, подумал Бергенхем. Ничего не боятся.

Странно, Хальдерс не сказал ни слова. Помолчал и переспросил:

— Уверен?

— Совершенно.

— Все трое? Ты опознал всех троих? Не кого-то одного?

— Нет. Всех троих. На них даже одежда та же. А на коротышке та же бейсболка.

— Вызываем патруль.

— К дьяволу.

— Фредрик…

Но Фредрик Хальдерс его не слышал. Он уже протискивался через толпу. Не торопясь, не обращая на себя внимания. Как наемный киллер, подумал Бергенхем, еще несколько секунд, и…

— И что теперь будет? — спросил Квист.

Бергенхем что-то пробормотал.

— Что?

— Если бы я знал. — Бергенхем вызвал дежурного патрульной службы и сообщил их координаты.

— Подожди здесь… — Он тоже начал протискиваться к столику. Не меньше десяти метров. Хальдерс уже на полпути.

Один из троицы пошел к бару — взять еще пива. Вернулся и сел, заметно покачнувшись. Его приятели захохотали.

Бергенхему было жарко и до этого, а сейчас пот ручьями катился по лбу, заливая глаза, и по спине. В башмаки словно воды налили, чуть не хлюпает, а о подмышках даже думать не хочется. От пота защипало глаза. Он протер их, а когда открыл, увидел, что Хальдерс уже присел на скамейку рядом с теми троими.

Наконец Бергенхем тоже добрался до столика и присел рядом с Хальдерсом. Больше места на скамейке не было. Он покосился и увидел, что Квист уселся чуть поодаль. Вид у него был такой, словно он готовится к битве.

Бергенхем коснулся руки напарника и почувствовал, что тот дрожит от возбуждения. Глаза Хальдерса словно заволокло светлой пеленой.

Они сидели неподвижно. Бергенхем не знал, прислушивается ли Хальдерс к разговору троицы, но до него совершенно ясно доносились обрывки их беседы.

— Когда жара, косеешь мигом…

— Ну.

— Еще бы… Ко-осе-ешь…

— Пиво кончилось.

— А где водка?

— И водка кончилась.

— Ну да?

— Говорю, кончилась.

— Пойду возьму пивка, — сказал говоривший про жару и встал.

Хальдерс поднялся одновременно с ним, достал бумажник из нагрудного кармана и, показав удостоверение, произнес:

— Полиция.

— Чего? — угрожающе протянул парень.

Бергенхем тоже встал.

— Полиция, — повторил Хальдерс. — Вы, трое, сейчас проедете с нами в отдел для разговора насчет вчерашнего события.