Честное слово, я хотел, но ноги отказывались служить, и Брук вернулся назад, качая головой.

«Это надо остановить, – думаю, – пока меня не изувечили насмерть». Паника, смешанная с яростью и гневом, обуяла меня, когда Минн развернулся снова. Он подбежал к черте, взмахнув рукой, и я метнулся в отчаянном прыжке, размахивая что есть мочи битой. Резкий щелчок и мгновенное облегчение подсказали мне, что я отбил низкий мяч с внешней стороны в полную силу, и он, должно быть, уже где-нибудь над Уилтширом – пять пробежек, не меньше. Я готов был сорваться с места, но заметил, что Брук не пошевелился, а Феликс, который со своей позиции полевого разве в карман мне не заглядывал, пожимает плечами и улыбается мне, лениво подкидывая мяч левой.

Один сатана знает, как он сумел поймать эту ч-ву хре-ну – да она должна была лететь как ядро из пушки. Но Феликс даже бровью не повел, и мне не осталось ничего иного, как поковылять обратно в павильон под сочувственный гул толпы; я помахал в ответ битой и приподнял шляпу. В конце концов, я подающий и то хотя бы один раз отразил удар. И встретил лицом к лицу три мяча Альфреда Минна.

Мы закончили отбивать, набрав 91 очко, и Феликс «выловил» Флэши. Счет неплохой, но «Кент» обещал легко обойти нас. Будь это матч в один хэнд, так, скорее всего, и случилось бы. Досадуя на себя за ноль – как же это я не заработал очко на втором мяче? – я был тепло принят в павильоне, поскольку все знали, с кем имеют честь. Несколько человек даже пожали мне руку, а леди любовались моей статной фигурой и перешептывались между собой под зонтиками. Элспет была в восторге от моего мужественного обличья, но недоумевала, почему я вышел, когда калитка моя цела, – разве не она цель игры? Я пояснил, что мой мяч перехватили в воздухе, она же сочла это нечестным и заявила, что тот коротышка в кепи – большой жулик, на что джентльмены вокруг разразились смехом и предложили ей испить пунша с содовой и обратиться в комитет с жалобой на правила.

В преддверие нашего выхода на поле я ограничился бокалом пива, стараясь быть в форме к подачам, но трек-тый Браун не спешил выпускать меня – не сомневаюсь, считал распутника недостойным начинать овер[21]. Я сделал вид, что меня это не волнует, и, расхаживая вдоль ограждения, болтал со зрителями, красноречиво пожимая плечами, когда Феликс и его парни здорово отбивали мяч, а это случалось почти при каждой подаче. Я заявил зевакам, что нам не хватает задора, и вскинул руку; они же в ответ разразились криками: «Даешь Флэша! Да здравствует Афганистан!» и так далее, что было весьма любезно с их стороны.

Мне удалось привлечь к себе внимание леди из расположенных поблизости экипажей, и я настолько увлекся, подмигивая и красуясь, что прозевал длинный отскок и получил за это нагоняй от Брауна. К этому времени пара пташек начала подпевать городским, так что над полем поднялся форменный гвалт: «Даешь Флэша!», в котором сливались низкий бас и высокое сопрано. Наконец Браун не выдержал и махнул мне. Толпа взвыла, а Феликс спокойно, как всегда, улыбнулся и приготовился отбивать.

В целом он отбивал мою первую серию с осторожностью, заработав только одиннадцать очков – намного меньше, чем я заслуживал. Еще бы, волнуясь, я подавал с жуткой силой: первый мяч прошел на уровне его головы, а три последующих легли с кошмарным недолетом. Зрителям это пришлось по вкусу, как и Феликсу – чтоб его! – первую подачу он не достал, зато вторую отбил на четыре очка, срезал третью, а четвертую запустил прямо в экипажи у павильона.

Толпа смеялась и ликовала, Браун тем временем кусал от досады губы, а Брук разочарованно хмурился. Но они не могли убрать меня, не дав закончить серию. Я заметил, как Феликс сказал что-то партнеру, и тот хохотнул. На исходную я шел насупившись и прихлопывал кулаком от досады, при виде чего зрители развеселились пуще прежнего.

– Подсыпь им афганского перчика, Флэши! – вопил один.

– Орудия к бою! – горланил другой.

Я размял кисть, сдвинул на затылок шляпу, и народ опять разразился криками.

Когда Браун пригласил меня подавать второй раз, гул стоял нестерпимый: они ждали продолжения веселья. «Так вы его получите, ребята», – думаю я, подбегая к черте. Толпа следила за каждым моим шагом. Первый мой мяч приземлился в аккурат посередине площадки, высоко взмыл над головой отбивающего и они сделали три пробежки. Это снова поставило против меня Феликса, и я пошел назад, стараясь не слышать криков и ворчания Брауна. Я повернулся и уже по приподнятым плечам Феликса понял, что тот намеревается отправить мой мяч аж до самых деревьев. Я сфокусировал взгляд на точке, расположенной на линии с внешней стойкой калитки, – он был леворукий, а стало быть, для моих правых подкруток калитка оставалась открыта, как амбарные ворота, – и твердо решил подать самый лучший, самый быстрый мяч в своей жизни.

Таким он и стал. Я уже говорил, что был хорошим подающим, а эта подача получилась самой лучшей, можно сказать, неберущейся. Первую я испортил специально, чтобы окончательно убедить всех, что они имеют дело с тупым пулялой, в котором мозгов не больше, чем градусов в несвежем пиве. Готовясь ко второй, я всеми фибрами устремился к цели, вложив в бросок почти все силы, но без излишества, чтобы не сбить мяч с пути. И в тот миг, как он вылетел у меня из ладони, Феликс был обречен. Признаюсь, мне повезло, что точка приземления оказалась лысой; мяч просвистел у него на уровне стоп, в то время как Феликс ждал его на высоте уха, и не успел соперник дернуться, как столбик калитки отлетел прочь.

От рева зрителей вздрогнули небеса; Феликс шел за мной, качая головой и бросая на меня озадаченные взгляды, тогда как товарищи по команде хлопали меня по спине, и даже Брук не удержался, закричав: «Отлично подано!». Восхищение я принимал с видимым безразличием, но в голове крутилась мысль: «Б-же мой, Феликс! Феликс!» Ту калитку я и на титул пэра не променяю. Затем мне предстояло вернуться на землю, так как толпа уже приветствовала нового игрока, и я, подобрав мяч, оказался напротив высокого угловатого малого с длинными руками и укороченной битой.

Мне приходилось наблюдать Фуллера Пилча за игрой в Норвиче – я тогда был совсем юнцом, – когда он побил Марсдена из Йоркшира в однокалиточном[22] чемпионате Англии. Если можно считать, что у меня был герой детства, так это как раз Пилч – лучший среди профессионалов своего времени, а может, и всех времен, хотя мне сдается, этот новичок Родс ему не уступит. «Ладно, Флэш, – думаю, – терять тебе нечего, так вперед!»

Знаете, история с Феликсом – пример отлично выполненной подачи, но случившееся далее – простое везение, и ничего кроме. Не знаю как, но это случилось, и вот как все было. Я ч-ки постарался, чтобы повторить предыдущий великий успех, но на этот раз подал еще быстрее, вследствие чего получился недолет. То ли Пилча сбила с толку скорость, то ли отскок получился выше, чем полагалось по здравому разумению, не знаю, но он промедлил долю мгновения и тем самым подписал себе приговор. Его бита не опустилась на землю вовремя, мяч отскочил от нее прямо вперед и вверх, и я буквально распластался на поле с руками и ногами, пропахав носом борозду. И все-таки едва не промазал: мяч сам собой влетел мне между большим и указательным, и в следующий миг меня уже хлопали по спине, «городские» визжали во весь голос, а Пилч, отвернувшись, досадливо стучал битой.