Поиск истинного знания о самом себе занимает человека уже многие столетия. Древние греки считали эту задачу захватывающей, но крайне непростой. Бенджамин Франклин в «Альманахе простака Ричарда»[4] говорил, что «есть три вещи, сделать которые необычайно трудно: сломать сталь, раскрошить алмаз и познать самого себя». Сегодня к этому поиску, который раньше был делом исключительно теологов и философов, подключились нейробиологи, генетики, инженеры и нанотехнологи.

Теперь мы пытаемся разобраться в самих себе, используя научные знания о человеческом мозге. Мы уже научились получать карты живого, работающего мозга и в реальном времени наблюдать, чем его активность у людей, страдающих, к примеру, депрессией, болезнью Альцгеймера или аутизмом, отличается от активности «нормального» мозга. Мы можем распознать основные нейронные связи в мозге и воспроизвести их с помощью компьютерной симуляции. Технологии, основанные на использовании стволовых клеток, скоро позволят нам лечить поврежденный мозг и восстанавливать нарушенные нейронные связи. Разработки в области нейронной инженерии и роботизированных систем дают возможность построить интерфейс, связывающий мозг с машинами. Все это удивительно. Это наука.

Но есть и другая, не менее важная задача для науки: понять, как работа мозга определяет поведение человека. Эта задача более непосредственно связана с нашей повседневной жизнью и обеспечением будущего для человечества. Нам нужно разобраться в том, как и почему общество массового потребления с его изобилием воздействует на определенные врожденные схемы и перестраивает нейронные пути, определяет наш выбор и формирует привычки, не давая нам задуматься о последствиях такого поведения. А мы уже знаем, что эти последствия могут оказаться самыми неожиданными. Парадокс нашего времени состоит в том, что изобилие – это не всегда и не во всем хорошо.

Когда работа над этой книгой только начиналась, я провел год в Оксфордском университете. Мы с коллегами нашли жилье в Вудстоке, городке в нескольких милях от Оксфорда, живописном месте, над которым высится Бленхеймский дворец, родовое имение семьи Черчилль. Там ранней весной я познакомился с Генри, фазаном, который стал местной знаменитостью.

Судьба фазана в английском поместье не слишком завидна. Тот год вполне подтвердил справедливость этой мысли. Зима была долгой и суровой, всю землю покрывал снег и лед, и для охотников было настоящее раздолье. В отдельные дни по несколько сотен птиц становились жертвами охотников и их собак. Только не Генри, как его любовно называли. Это был хитрый петух, и ему хватало сил и ума, чтобы выживать даже в таких жестких условиях. Генри был красив: длинные блестящие шпоры на ногах, яркий медный хохолок на зеленой голове, сиявший в солнечных лучах. Вид и осанку он имел просто королевские; этот пернатый воин был явным победителем в борьбе за существование.

Но весной все пошло прахом: Генри погубило изобилие. Его излюбленным местом было пастбище у пруда, рядом с тем местом, где вода стекала с дамбы, образуя водопад. Зимой дамбу ремонтировали, и для лучшего контроля за уровнем воды в паводок была устроена новая дренажная система. После того как экскаваторы и самосвалы разъехались, луг снова засеяли. К началу марта все работы были завершены. Солнышко начало пригревать, берега пруда покрылись цветущими нарциссами, на лугу начали всходить злаки и клевер, и там появилось множество червяков и насекомых. Для фазана, восстанавливающего силы после зимней голодовки, это был невиданный пир.

В том, что касается выживания, фазанов никак нельзя назвать глупыми. Они быстро бегают, низко летают и своим отрывистым тревожным криком предупреждают об опасности всех окрестных птиц. Фазаны весьма осторожны – кормятся в основном рано утром и в конце дня, когда солнце начинает опускаться к горизонту. А самые жаркие дневные часы они проводят в местах, которые охотники зовут «бездельничьими укрытиями», – в молодой поросли или высокой траве, где можно спрятаться от хищников и некоторое время спокойно отдохнуть. Однако Генри в своем восторге от нежданно обретенной нирваны начал игнорировать эти принципы выживания. Он решил, что свежезасеянный луг теперь его личный заповедник. Каждый день, даже в полдень, он кормился там, низко опустив в траву голову. Никто больше не видел, чтобы Генри бегал; вместо этого он расхаживал с гордо поднятой головой, потряхивая ярко-красной бородой на фоне пурпурного горла.

Генри толстел и толстел; он потерял стройность и приобрел известность как самый крупный фазан в округе. Люди специально приходили на луг, чтобы посмотреть, как он кормится. Он стал оспаривать у водопада славу главной достопримечательности парка. Мальчишки швыряли в него камушками, но он едва замечал их, полностью отдавшись наслаждению едой. Казалось, ничто не могло помешать ему, как будто это он сам установил на краю пастбища таблички с надписью: «Свежезасеянная земля. Проход запрещен». Пережив долгую зиму и больше не опасаясь охотников, Генри под влиянием изобилия совершенно потерял осторожность. «Эта птица перестала соображать, – услышал я однажды от местного крестьянина, стоявшего в группе зевак, которые наблюдали за Генри. – Если он не обожрется до смерти, значит, его съест лиса». Крестьянин оказался прав. К середине апреля Генри пропал. Только спустя несколько дней, гуляя по холмам над прудом, я наткнулся на окровавленный скелет и пару ярких крыльев. Это было все, что осталось от Генри: я смог безошибочно узнать его по длинным блестящим шпорам.

* * *

История о том, как благородный фазан пал жертвой изобилия и лишился здравого смысла, могла бы занять место среди сказок Редьярда Киплинга. Но, как и положено сказке, в ней есть намек. Эпидемия ожирения, которая сегодня охватила многие страны мира, а Соединенные Штаты в особенности, свидетельствует о том, что, сталкиваясь с избытком продовольствия, мы, люди, ведем себя не более разумно, чем фазаны.