Светкина бабка продолжала рассказывать историю бессердечной южноамериканской матери дальше, а я подумала: «Вдруг мы с Машкой не родные?»

– Мы с Машкой родные? – спросила Вера.

– В каком смысле?

– Ну, в смысле родители у нас общие?

– Пока были общие. А тебя что так волнует?

– Вдруг на обследовании окажется, что мы не родные?

Я засмеялась:

– Нет, уверяю тебя, окажется, что родные. И никаких тайных принцесс крови в нашей семье, к сожалению, нет. Так что и платить за обследование нам придется самим.

– Ты же говорила, что у вас там бесплатно.

– Этот анализ делают в научном институте, а там платно, почти по сто долларов с человека, по курсу рублями. Значит, с нас четыреста долларов. Хорошо еще, что у нас всех кровь возьмут в отделении и за это платить не надо.

Вера пошла звонить Светке. В последнее время она ей звонит по сто раз в день. Я не спрашиваю, что они там обсуждают. Но постепенно Светка перестала быть отрицательной героиней.

Ладно, об этом можно подумать завтра. А вот о деньгах стоит подумать сегодня. Еще год назад 400 долларов выглядели большой, но не безнадежной суммой. Мы оба работали. После того как Маша заболела, понадобилось много денег, все деньги, какие были. Самым дорогим оказался транспорт. В смысле, дорога.

Когда Маша снова стала жить дома, а мы – ездить на уколы в больницу, деньги кончились первый раз. Гошка пытался найти еще какое-нибудь место, чтобы заработать, но какое? Заведующая дала нам справку, что мы нуждаемся в «индивидуальном транспорте», но что это такое, в нашей больнице не знали. Я сходила в то, что раньше называлось Собесом. Там сидели две тетушки, которые и так меня жалели, и так, и слезу уронили, но помочь не смогли. Светкина бабушка, очень активная старушка, пошла по нашему, как она выразилась, делу в администрацию. После чего нам со скрежетом стали давать машину без бензина, но с водителем. Но те тетушки, которые в прошлый раз в Собесе окропили себя слезами, орали на меня так, что я почти поверила в то, что и в прошлый раз они машину предлагали, а я, дура, не поняла.

Кроме этого, деньги потратились на квартиру. Мы купили озонатор для очищения воздуха (не обязательно, но было бы неплохо), успели поставить стеклопакеты в комнате, которая теперь стала Машкиной, поменяли сантехнику и ванну (на самом деле давно собирались) и стали ремонтировать нашу машину. Пока мы были в больнице, потратили кучу денег на мобильный телефон. Конечно, в холле был обычный, по карточке, но туда надо было идти, переобуваться, иногда ждать в очереди, а с мобильным было попроще. На работе мне собрали деньги, немного, долларов двести. Они почти сразу ушли, даже непонятно куда. И эти четыреста долларов были как-то некстати.

Я чувствую, что Гошка уже влез в долги.

Влез в долги. Я по уши в них провалился.

– Борь, нам анализ нужно сделать, одолжишь мне четыреста? Свободно? Спасибо, ты не представляешь, как выручил! Я тебе только отдать сразу не смогу. Но так, по сто долларов в месяц, пойдет? Але, Борь, не слышу! Але! Не молчи! А, так ты подумал – рублей, а в плане долларов напряг. Ну, извини.

– Вер, – обратился я к дочери, – ты там деньги мне показывала, можешь их на анализ отдать?

Вера принесла свои деньги, которых почти хватало на одного человека. Можно было еще что-нибудь продать. Но из того, что можно продать быстро, не было ничего. Если бы мне, сорокалетнему мужику, еще год назад кто-нибудь сказал, что я буду искать деньги, а мне их не будут давать, – и кто? Борька? – я бы не просто не поверил, я бы подумал, что у этого кого-то проблемы с головой. А сейчас я по копейкам должен искать эти деньги.

– В принципе, – сказала Вера, – можно занять у Светкиной бабки.

– Вера, нам Светкины родители одолжить уже не смогли. А у бабушки ее откуда?

Даже не сказав трогательного «от верблюда», Вера пошла звонить. И через пять минут убежала. Ей было просто стыдно, что и ей отказали. Я понимал, что есть варианты совсем неприятные, но если что, придется и туда обратиться.

Тут кто-то стал открывать входную дверь, и в проеме показалась рука с ногтями, накрашенными истерично розовым лаком, вцепившаяся в четыре сотенных долларовых бумажки.

– Вера, откуда у тебя такой похабный лак? – спросил я, забирая деньги.

– Мне Светка дала накраситься, а что? Классный лак. Ладно, я пошла, она меня ждет на лестнице.

– Вера, а как позвонить Светиной бабушке? Я хочу ее поблагодарить и договориться о сроке возврата денег. Ты сама понимаешь, эта ситуация случайная, и ты не должна расстраиваться по этому поводу.

– Я не расстраиваюсь. Про деньги она сказала, что отдавать не надо, это все равно на добрые дела. А позвонить можно по телефону. Светка же у нее живет. Ты номер знаешь.

Дверь хлопнула. Вера ушла. Я и не знал, что Света живет с бабушкой, у нее полный комплект, скорее, боекомплект родителей. Ира говорила, что на школьные собрания они всегда ходят вдвоем, и даже за руки держатся. Такие положительные. А девочка у бабушки? Ну, в принципе это дело не мое.

По телефону мне ответил голос старого курильщика.

– Ты меня послушай, я жизнь прожила. Все хотела куда-то успеть. Перехитрить всех. Детей своих учила не упустить ничего, все при себе держать. А сейчас уж ничего не хочу. И помочь-то ничем не могу. Вот как Гулька, моя старшая дочь, умерла, я ее квартиру продала и понемножку, на разные дела деньги посылаю. Пусть Гульке на том свете это зачтут и в рай направят. Я-то чувствую, что не там она. Молодые на меня за квартиру так обозлились, что и не разговаривают до сих пор. А Светка ко мне перешла. Ты не вздумай мне ничего отдавать, это деньги не мои. А с Машечкой твоей хорошо все будет. Я и на картах смотрела. Если вдруг на что еще будет надо, скажи, Гулечкины денежки помогут.

Потом она мне рассказала новую серию бесконечного сериала, наполненного акушерско-гинекологическими проблемами. И отключилась. Да, оказывается, что в моем возрасте можно удивляться не меньше, чем в детстве.

В детстве у нас не было йогуртов, Барби и фломастеров, чтобы ими рисовать на футболках. Эти мысли занимали меня по ночам, в первый месяц Машкиной болезни, когда мы лежали с ней в больнице. Спать я все равно не могла. Следила, дышит Машка или нет. Потом я не спала из-за усталости. Потом потому что подружилась с Сашиной мамой, и мы с ней не спали вместе.

Через месяц я увидела в зеркале старую, морщинистую и уставшую тетку. Так как за это время я чуть-чуть стала привыкать к тому, что случилось, то мысль, что Машка каждый день видит меня такой, была обидной, что ли. Главное, оказалось, что мне некому об этом сказать, я и не очень понимала, что сказать. Что у меня морщины? Что за месяц меня муж ни разу не приласкал? Как об этом можно говорить, когда вокруг такое? Жорик весь был как ушибленная коленка, только слезы и просьбы записать все на бумажке, а то он забудет. Мать готова сутками читать нотации. Вере? Что она поймет? Подруги за долгую супружескую жизнь подрастерялись.