– В пятницу, – сказал Дилан. – Мы уезжаем в пятницу.

– О, нет! – негромко ахнула Бетти. – Нет!..

Он рассмеялся, словно и предстоящий отъезд, и их несостоявшаяся любовь казались ему забавными. Но Бетти не видела в этом ничего смешного.

Ничего-ничегошеньки.

Выбравшись из постели, Бетти раздвинула занавески. Низкое небо нависало, казалось, над самым островом и было угрюмым и серым. Наступившее лето было совсем не похоже на лето; оно даже не выглядело как лето. Шестнадцатилетие обернулось катастрофой – и лето тоже не задалось.

Праздничное платье Бетти кое-как висело на ручке шкафа на погнутых проволочных плечиках. Еще недавно оно хранилось между листами оберточной бумаги в специальном пластиковом мешке на «молнии», словно хрупкая бабочка в коконе, но теперь это было просто платье, с которым не было никакой необходимости обращаться как-то особенно бережно.

Бетти вздохнула и выпустила из рук занавески. Плюхнувшись обратно на постель, она молча разглядывала потолок и пыталась разобраться в своих чувствах. Чем дольше она лежала, тем сильнее ей казалось, будто стены комнаты сдвигаются, грозя ее раздавить. И не только стены… Бетти явственно ощущала, как берега острова сдавливают ее грудь словно корсет – мешают дышать, мешают жить и быть свободной. Она подумала о Дилане, но воображение ее предало: Бетти словно наяву увидела, как он едет по Лондону на красном двухэтажном автобусе, направляясь в шикарный ночной клуб, о которых на Гернси много говорили, но которых никто никогда не видел. Потом она подумала о себе – не человеке, а крошечном муравьишке, у которого нет никаких планов на будущее и никаких перспектив тоже нет. Единственное, что Бетти знала о своем будущем, – это то, что скоро она окончит школу и что на следующей неделе ей надо идти на собеседование, чтобы наняться в «Бутс», где можно было немного подработать во время каникул.

Нет, быть шестнадцатилетней ей определенно не нравилось. Вот если бы ей исполнилось девятнадцать!.. Тогда она без колебаний бросила бы этот жалкий островок и отправилась туда, где ничто не помешает ей самой строить свою жизнь.

Тут жалость к самой себе с такой силой сдавила ей сердце, что Бетти не удержалась и уронила на одеяло несколько слезинок.

Снизу донесся какой-то шум, и она резко вскинула голову. На первом этаже кто-то громко кричал.

– Элисон! Элисон! Скорее! – Она узнала голос отчима.

– Что? В чем дело? – откликнулась откуда-то из другой части дома мать.

– Скорее звони в «Скорую!» С мамой плохо!

– О боже!.. Сейчас!..

Выскочив на площадку лестницы, Бетти перевесилась через перила.

– Что случилось? – крикнула она.

– Я не знаю, – прокричала в ответ Элисон. – Кажется, с Арлеттой плохо!

Бетти с размаху опустилась на верхнюю ступеньку и некоторое время сидела неподвижно, прислушиваясь к доносящемуся снизу шуму и суете: Элисон звонила в «Скорую», хлопали, открываясь и закрываясь двери, в панике метался по дому Джолион.

Спустя примерно полминуты Бетти нашла наконец в себе силы подняться на ноги. Голова ее все еще была полна обрывочных мыслей о Дилане, а щеки – мокры от слез, однако она совершенно точно знала: то, что происходит сейчас, изменит ее жизнь раз и навсегда.

И не обязательно – к лучшему.

Похоже, именно сейчас, в эти самые секунды, где-то совсем рядом рождалось на свет ее кривобокое, уродливое будущее.

И поделать с этим Бетти ничего не могла.

Она глубоко вздохнула и медленно сошла вниз.

1993

Звук несся по коридорам, эхом отражаясь от стен и огибая углы, нарушая плотную, густую тишину ночи. Вот он пробился сквозь дверь, и Бетти подпрыгнула на постели: глаза выпучены, волосы стоят дыбом. В комнате было холодно, поэтому она спала в большом сером свитере, натянутом поверх старинной фланелевой ночнушки Арлетты, и в серо-желтых вязаных носках, без которых ее ноги могли бы превратиться в две ледышки, стоило ей спустить их на пол.

– Иду!.. – прохрипела она и, откашлявшись, крикнула громче: – Уже иду!!

Прежде чем выйти из комнаты, Бетти убедилась, что небо за окном уже не такое непроглядно-черное, что часы показывают половину пятого и что накануне вечером она выкурила слишком много сигарет. Кое-как заправив волосы за уши и цепляясь ногами за ковровую дорожку, Бетти прошаркала по коридору к спальне Арлетты. Разбудивший ее шум сделался громче – кто-то выл и стонал, словно безутешная вдова на воинских похоронах.

– Иду, иду, иду… – Бетти нажала ручку и распахнула дверь. – Что случилось? – спросила она, стараясь справиться с раздражением и отыскать в своей душе́ терпение и сострадание, которые, похоже, продолжали спать, тогда как сама она вынуждена была бодрствовать. – Что случилось, Арлетта?.. – повторила она мягче и, включив стоявшую на ночном столике лампу, присела на край кровати.

– Я ничего не вижу! – отозвалась Арлетта, натягивая одеяло до самого подбородка. Ее глаза, отражавшие свет лампы, бешено метались из стороны с сторону. – Я не вижу, куда иду!

Бетти взяла ее за руки и почувствовала, как болтается на костях сухая старческая кожа.

– А куда ты идешь? – спросила она.

– Я шла в церковь и вдруг… перестала видеть! Помоги мне! Помоги, иначе у меня будут неприятности.

– Какие неприятности, Арлетта?

– Серьезные неприятности. Папа… Он разрешил мне пойти в церковь одной. В первый раз в жизни! И даже подарил мне двухпенсовик[5] для коллекции, а я его потеряла. Помоги мне! Помоги мне его отыскать. Я уронила его где-то здесь, но в темноте не могу найти! – Она захлопала ладонями по одеялу, и Бетти, подавив зевок, сделала то же самое, делая вид, будто тоже принимает участие в поисках.

– Я дам тебе другую монетку, – проговорила она немного погодя. – Ты только подожди немного, ладно?

Поднявшись, она отошла на другой конец спальни и достала из стоявшей на туалетном столике вазы двухпенсовую монету. Вернувшись к кровати, она вложила ее в ладонь старой леди.

– Вот тебе два пенса, – сказала она. – Возьми.

Паническое выражение как по волшебству исчезло с лица Арлетты.

– Теперь я снова вижу… – проговорила она и даже попыталась улыбнуться. – Должно быть, случилось что-то вроде солнечного затмения, потому что сначала было очень светло, а потом вдруг стало темно… а сейчас опять светло. Да, это было солнечное затмение. Когда луна заслоняет солнце… – Она поднесла монету поближе к глазам и стала внимательно ее рассматривать.

– Я обязательно верну тебе долг, – сказала она. – В следующий раз, когда мы снова увидимся. Где ты живешь?