Он прислонил велосипед к дереву. Потом прислушался. Из дома не доносилось ни звука. Подхватив мешок, он побежал вперед и заколотил в дверь. В ответ — тишина. Он тихонько толкнул дверь:

— Мадам?

По-прежнему никакого ответа. Он подошел к креслу, в которое накануне вечером усадил Мадлен. Она сидела все в той же позе, укутанная в одеяло, глаза закрыты. Дотронуться до нее он не осмелился. А вдруг она холодная? Это будет значить, что она умерла. Об этом даже думать страшно.

— Мадам? Вы меня слышите?

Он понял, что говорит очень тихо. Может, слишком тихо?

— Мадам! Прошу вас, мадам!

Она внезапно открыла глаза. В панике схватила его за руку. Уставилась на него выпученными глазами:

— Кто здесь? Что случилось?

У Тома отлегло от сердца — проснулась. Но тут она закричала:

— За мной пришли, да? Так вот, предупреждаю, я отсюда не уйду!

— Мадам, это я, Том!

— Какой еще Том? Не знаю никакого Тома!

— Ну как же! Помните, вчера вечером, это я привез вас на тачке!

— Убирайтесь вон, не то соседей позову!

Не без труда он оторвал руку Мадлен, цепко держащую его локоть, и отступил на пару шагов. Бедная бабушка, наверно, она сошла с ума. Ночью, пока его не было. Вчера вечером, когда он уходил, она казалась нормальной. Надо все-таки было кого-нибудь позвать. Его взгляд упал на собаку и кошку — они по-прежнему дрожали от холода. Он подложил в печку дров. Повернулся к Мадлен, но она снова заснула. Он вытащил из мешка овощи, почистил и поставил варить.

— Мадам, проснитесь.

Он легонько потрепал ее за руку. Она медленно открыла глаза:

— А, это ты… Мужичок с ноготок.

— Да. Это я.

На вид она очень слаба.

— Я приготовил вам поесть.

— Да я и жевать-то не могу.

— Еще как можете! Я нашел в огороде вашу вставную челюсть.

— Ну тогда попробую.

Том уселся рядом с ней и стал кормить ее с ложечки. Как младенца. В конце концов ему пришлось размять овощи и сделать из них пюре, потому что даже вставной челюстью Мадлен жевала с трудом. Остатки он скормил собаке и кошке. Она захотела их погладить. Они вроде бы ее узнали. Кот даже немного помурлыкал. Потом Том погрузил Мадлен в тачку и повез ее в туалет.

Потом он снова устроил ее в кресле рядом с печкой. Она старалась не плакать, но в глазах все равно стояли слезы.

— Ох, ноги мои ноги, совсем-то я их не чувствую.

— Хотите, я вызову доктора?

— Нет. Вызывай лучше неотложку. Они уже приезжали один раз. Дорогу знают.

Том дозвонился и вызвал бригаду.

Долгое время они сидели молча. Наконец Том встал:

— Ну ладно, я пойду.

Мадлен порылась в кармане кофты и извлекла из него несколько монеток:

— На, держи. Больше у меня нет.

Том сердито пожал плечами:

— Мне не нужно.

Она сморщилась, собираясь снова заплакать, но вместо этого охнула от боли:

— Они же без меня с голоду помрут, деточки мои.

— Хорошо, хорошо. Я буду приходить их кормить.

Мадлен вздохнула с облегчением. И слезы высохли. Только одна осталась висеть на кончике носа.

— А ты хороший мальчик. Настоящий мужичок.

— Ну ладно, до свиданья, мадам Мадлен.

— До свиданья, мужичок.

Он уже закрывал за собой дверь, когда она вдруг вспомнила:

— А как тебя звать-то?

— Том меня звать, Том, а чего?

— «Том а чего»? Надо ж, никогда не слыхала такого имени.

Том хмыкнул и вышел на крыльцо. Через дверь он слышал, как старуха разговаривает сама с собой: «Может, иностранное имя какое, поди разбери. Как бы мне его не забыть… Ах да, я ж хотела… Погоди, мужичок! Вернись!»

Том снова распахнул дверь.

— Возьми вторые ключи, а то как же… Там, в ящике буфета.

Она прочистила горло. И, подумав, добавила:

— Знаешь, можешь брать с огорода все, что тебе нужно.

От удивления он совсем смутился. Как-то неудобно все-таки…

— Так и так пропадет.

Том быстро шел от дома, толкая велосипед рядом.

Мадлен больше не плакала, совсем. Она думала. Именно так она и скажет неотложке, когда та приедет: теперь она совершенно спокойна. Да, спокойна. Потому что нашла себе правнука. И он будет приходить сюда и ухаживать за ее зверинцем, пока ее здесь не будет. Вот только имя у него чудное. Как же его звать-то? Иностранное какое-то имя… Начинается с буквы… Ну вот, так и есть. Забыла.

Но это ничего. Она будет называть его Мужичок с ноготок.

Он положил велосипед в канаву. И стал ждать. Где-то через четверть часа, может чуть больше, приехала машина неотложки. Санитары погрузили Мадлен в машину и заперли дверь дома на ключ. Именно в этом Том и хотел удостовериться. Теперь он ощущал на себе груз ответственности.

Когда он вернулся домой, Джос только проснулась. И первым делом заявила, что делать уроки ей совершенно не хочется. Завтра сделаем, ладно? Слишком хорошая погода на улице, чтобы сидеть взаперти. Так что давай вставай. Идем купаться.

Но вода в реке оказалась холоднющая. Они едва осмелились окунуть пятки.

— Я пошла, — ворчливо объявила Джос. — Дурацкая была мысль. Ненавижу холодную воду.

И ушла, не дожидаясь его ответа.

Тому не хотелось идти домой, и он решил прогуляться. Какое-то время он ехал вдоль реки. Эти места он хорошо знал. Родные места. На излучине он уселся на большой плоский камень, покрытый мхом. Это был его камень. Уткнув подбородок в коленки, он смотрел, как течет вода. Долго смотрел. Думал о Джос. Какой она бывает, когда не злится. Говорит негромко, почти шепотом. Как вода, что течет в реке. Гладит его по голове. В такие минуты буря, бушующая у нее в душе, слегка стихает.

Потом он вспомнил о Мадлен. Обо всем, что случилось со вчерашнего вечера. О том, с каким удовольствием она окунулась в воду. В воду, которая пахла флердоранжем. И о ее хриплом пении. При этом воспоминании он улыбнулся. На речной глади играли блики. Он смотрел на эти пляшущие солнечные пятна, на тени от деревьев. Смотрел и смотрел на течение реки, не в силах оторвать взгляд, словно загипнотизированный. И слушал. Как течет вода. Как струя перебирает камешки. В глубине русла. Совсем маленькие камешки. Они сталкиваются и постукивают. Стук-постук. Перестук-тук-тук…