– Ну и ну, за кого я… – начал он, но жених остановил его взглядом.

В эту минуту благолепный отец Никодим поднялся со своего места.

– Возлюбленные чада, – громко сказал он, обращаясь ко всем присутствующим, – я хочу провозгласить здравицу за то, что считаю в браке самым главным… – Он остановился на секунду и, повернувшись к молодым, добавил с лаской: – За ваших будущих деток!

Все хором крикнули ура и поддержали тост батюшки рукоплесканьями. Вика густо покраснела. Ее смущение всем очень понравилось. Раздались возгласы: «Какая душка»! К великому негодованию тещи, многие цинично – так ей показалось – потянулись к ней, чтобы чокнуться. Вика совсем растерялась и не знала, как ответить.

– Я нахожу подобный тост нескромным, – наклонившись к мужу, вполголоса сказала теща, – и, подумать только, что такие слова были произнесены духовной особой!

– Ну, знаешь, на тебя действительно никак не угодить, – ответил муж, – ведь ты еще вчера всем говорила, что отец Никодим – единственный для тебя священник, достойный носить это звание. – Отец Никодим, – громко добавил он, – жена была в восторге от вашего служения в прошлое воскресенье.

– О, да, – согласилась Ольга Петровна, – вы так чудно, так незабываемо литургисали.

Капитан вдруг вытаращил глаза с недоумением.

– Ка-ак? – переспросил он, прикладывая к уху руку кой.

– Я говорю, что отец Никодим замечательно литургисает, – охотно повторила Ольга Петровна.

– Это что же за слово такое? – удивился капитан и вдруг прыснул со смеху, закрыв рот салфеткой.

Ольга Петровна посмотрела на него с презрением и не удостоила ответом.

– Капитанский чин и Станислава на шее имею, – продолжал он, – а такого еще никогда не слышал.

– Я всегда считала, что ваши военные недостаточно религиозны, – с сокрушением промолвила теща и, грустно вздохнув, отвернулась.

– Иван Петрович, – тихо позвал своего шафера жених, молча наблюдавший сцену. – Я пью за нашу доблестную армию! – добавил он и чокнулся через стол с капитаном.

Гости шумели и провозглашали тосты. Приват-доцент, увлекшись милыми соседками, с большим вдохновением объяснял им теорию дендритных клеток.

Новобрачный, как доктор, понимал свою ответственность, пил очень мало и ласково протестовал, когда гости подходили чокаться с Викой и уговаривали ее выпить. Одна из подружек вдруг подошла к невесте, бросилась к ней на шею и едва слышно прошептала: «Неужели ты будешь сегодня…» – и закончила словами, сказанными на ухо. Вика зарделась и, умоляюще сложив руки, просила ее не продолжать. Теща, откинувшись на спинку стула, наблюдала сцену.

– Я не расслышала, что там было сказано, – важно произнесла она, – но я убеждена, что эта выходка, конечно, была внушена военной молодежью. Во всяком случае, как я поняла, Вика сумела ее остановить. Это плод моего воспитания. Я за Вику спокойна.

Гости зашумели снова, и опять начали кричать «горько»! Новобрачному пришлось отвечать на тосты и выпить больше, чем он себе назначил. Вика почти ничего не пила, но объелась сладким. Теща хотела увезти ее домой, но это было неудобно. Муж тут же прописал ей potassium bicarbonicum[2], за которым послали в аптеку ресторанного мальчишку, и все обошлось благополучно.

В соседнем зале собрались музыканты и начали настраивать инструменты. Отец Никодим встал и попрощался, сказав, что по канонам священник может присутствовать на свадебном пиршестве только «до прихода свирельщиков».

– Таковые пришли и уже прочищают свои свирели. Веселитесь на здоровье, а я пойду с Богом. – И, благословив собрание, удалился.

Начались танцы. Новобрачные открыли бал, сделав два тура вальса. Танцевать слишком много доктору казалось неудобным: это не соответствовало его престижу уже известного врача. Кроме того, он танцевал не так уж хорошо. Юнкера его затмили бы сейчас же. Тоже урон престижу. Вике же, наоборот, очень хотелось танцевать как можно больше, чтобы все налюбовались ею вдоволь. Молодые шафера занялись ею как бы по должности, с полным рвением, и совсем закружили ее в котильоне.

Жениху захотелось поговорить с Аллой, но она все время была занята и появлялась среди гостей лишь временами. Отец невесты позевывал и завел разговор о том, что в соседнем кабинете можно было бы наладить винт. Ольга Петровна, сидя в кресле, критиковала танцы и находила, что в дни ее молодости они были гораздо грациознее и, конечно, скромнее. Наконец жених улучил минуту, когда Алла освободилась, и подошел к ней с каким-то незначительным вопросом.

– Итак, сейчас вы царствовать начнете, – сказала ему Алла, не отвечая на его вопрос. – Посмотрим, что у вас выйдет. Я очень за вас обоих беспокоюсь. Обычай требует, чтобы новобрачные не отходили друг от друга и были все время вместе. А тут получается так, что невеста порхает с юнкерами, а жених точит лясы с тетей Аллой, которую все считают вершиной вольнодумства и обвиняют во всех смертных грехах.

И действительно, к ним уже спешил капитан, раскрасневшийся от вина.

– Тэ-тэ-тэ-тэ, мой дорогой, – зашумел он, – тебе это не полагается: ты молодожен, у тебя сейчас, кроме жены, никого не должно быть на уме. Алла Степановна, прошу вас на мазурку.

– Не могу, дорогой мой, не до того. Сейчас надо распорядиться насчет цветов. Их набралась целая оранжерея, управляющий спрашивает, что с ними делать. Потанцуйте с невестой. Вы шафер, а потому имеете на это право.

– Алла Степановна, – с чувством произнес капитан, – что нам невеста? Вот вы – это я понимаю. За вами готов на край света.

– Не верю, – ответила Алла, хлопнув его веером по плечу, – фантазируете, – и она вышла в вестибюль.

– Николай Иванович, друг ты мой сердечный, – продолжал капитан, – пойми хоть ты, что Алла Степановна это тебе не фунт изюму… это не просто женщина, это – волшебница, добрая фея, а люди порют всякий вздор. Я тебе, говорю, мой дорогой… от глубины души… что все люди подлецы. Дальше своего носа ничего не видят… а главное и видеть не хотят… А невеста? Заскучаешь ты с ней. Прости ты меня непонятливого, но никак не могу уразуметь, почему ты женился не на Алле, а на ее племяннице… Конечно, Вика прелесть, но ведь она, прости меня, – девчонка. На что тебе она? Ох, развязался у меня язык, чепуху говорю, потому что теперь уже об этом поздно. Что сделано, то сделано. Постарайся быть счастливым… Дай я тебя поцелую… – И он обнял жениха. – Забудь, что я тебе сдуру наболтал, поздно об этом думать. Над тобой совершился закон. Тяни лямку. Придет время, будешь воспитывать детей, а пока их нет, – воспитывай жену, она еще ребенок.

– Именно это я и хочу сделать. Она была в плохих руках. Отцу все безразлично, лишь бы только в картишки, а от матери она могла научиться только напыщенному вздору. Вот я и поторопился взять дело в свои руки.

– Если так, как говоришь, то это очень хорошо. Только с чего же ты начнешь? Гм… прости, что о ерунде думаю. Впрочем, ерунда ерундой, а как же иначе-то? Без этого не брак. Воспитание это, конечно, хорошее дело, а как же спать-то собираетесь? Врозь, что ли? Ничего не понимаю. Пойду выпью, сказано – истина в вине, – и он ушел в буфет.