Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ясно. — Райдо решительно толкнул дверь. — Прошу вас, леди…
И в спину подтолкнул легонько.
Порог здесь высокий. Пахнет свежей хвоей и еще корицей. Мелом. Тканью. И слегка — розовой водой…
День, но газовые лампы горят, и в лавке светло, пожалуй, слишком светло, и от этого света Ийлэ прячется за псом, который застыл, вертит головой, осматривается.
Обыкновенный магазин. Конторка. Стойка. Зеркала.
— Вот, это тоже вроде ничего. — Райдо совершенно невежливо тычет в деревянного болвана, на которого надели домашнее платье. — Тепленькое. Как раз для зимы.
Платье хорошее. Темно-зеленая шерсть, отделка желтым кантом. Два ряда крохотных пуговиц, обтянутых желтым атласом. Рукава свободные, но с широкими манжетами. Воротник-стойка.
— Примеришь?
— Господа, рад вас… — Найо Грэм осекся. И нахмурился.
Невысокий, он за прошедший год стал, кажется, еще полней, хотя и прежде не отличался особой стройностью. Человек-шар, обтянутый темно-красным бархатом.
Он любил яркие цвета и еще кружево и этим своим пристрастиям не изменил.
Кружевные манжеты.
Кружевной воротник.
И кружевной платок в тонких детских пальчиках.
Он смотрел на Райдо снизу вверх, с недоумением и обидой, которая столь ярко читалась на круглом его личике, что у Ийлэ возникло ощущение, что эта обида тоже маска.
— Нам платья нужны, — сказал Райдо, наклоняясь к человеку. — Вот это, зелененькое, возьмем. И красненькое тоже. И еще надо домашних парочку. Для начала. Амазонку приличную. Дорожное платье. Вечерних…
— Платья? — беспомощно переспросил найо Грэм.
— Платья, — подтвердил Райдо. — Всякие. Ну и чего там к платьям надо… чулки, подвязки, подъюбники… нижние рубашки, только чтобы хорошего качества… белье… она скажет.
И вытащил Ийлэ из-за спины.
— Она?
— Она.
Найо Грэм увидел ее сразу, он был внимательным человеком, забавным, но все одно внимательным.
И расстроенным.
— Вы хотите, чтобы я… — он выставил кривоватый мизинчик, — сшил платья для нее?
— Хочу. Те, которые готовые, мы тоже возьмем, но их по фигуре подогнать надо. Сделаете?
— Простите, но… — Мизинчик дрожал, а сам найо Грэм очень старательно не смотрел на Ийлэ. И отражения его многочисленные тоже пытались отвернуться. В отражениях найо Грэм выглядел странным образом выше и стройней. — Но я не могу исполнить ваш заказ, — наконец произнес он печально.
— Почему?
— Потому что об этом узнают.
— И что?
Райдо не понимал.
Твердолобый, упрямый пес, который вряд ли изменится. И Ийлэ не знает, хочет ли, чтобы он менялся…
…а ведь изменится, весной, когда она исполнит свою часть сделки. Сейчас он зависит от Ийлэ, как и она от него. Но выздоровев…
Найо Грэм громко вздохнул и ручку прижал ко лбу.
Лоб он подбривал, чтобы тот казался выше. А редкие волосы подкрашивал и заплетал в косицу, тощенькую, что хвост мышиный. И сейчас с этого хвоста свисала золотая ленточка.
— Это меня разорит.
Райдо смотрел на человека сверху вниз, выжидающе. И недоумевая?
— Я… — Найо Грэм терзал платочек или уже не его, но манжеты свои. — Мои клиентки… супруга мэра… и найо Арманди… и многие иные дамы… достойные… уважаемые… почтенные даже… они будут оскорблены, узнав, что я продал платье какой-то… метресс.
Ноздри Райдо дрогнули.
— Быть может, у вас там, за Перевалом, и принято, чтобы содержанки одевались там же, где и… приличные дамы, но не здесь! — И на щеках проступили серебряные капли. — Здесь подобное невозможно!
— То есть, — Райдо теперь говорил очень тихо, глухо, но от голоса его найо Грэм задрожал, — Ийлэ теперь недостаточно хороша…
— Умоляю меня простить, но…
— Идем. — Он стиснул руку Ийлэ, а дверь несчастную, которая точно не была виновата ни в чем, пнул, вымещая на ней, безмолвной, ярость. Уж лучше на ней, чем на Ийлэ. — Вот же… чтоб тебя… с-скотина… достойные дамы… — Он пнул уже не дверь, но фонарный столб. — Лицемеры хреновы!
И только тогда Ийлэ выпустил.
— Извини, — сказал, прижимаясь к столбу лбом. — Я… испугал тебя?
— Нет.
— Испугал. Я не хотел. Я просто… я когда вижу таких вот… небось раньше ковром расстилался, верно? Перед моей матушкой едва ли не на брюхе ползают. Леди то, леди сё… ручки целуют… кофеи, чаи… шоколады… а тут… — Райдо потер щеку. — Мерзко это все.
— В городе есть и другие лавки. — Почему-то Ийлэ не испытывала ни гнева, ни обиды, только искреннее, пожалуй, удивление оттого, что пес думал, будто могло быть иначе.
— Есть… хорошо, что есть… надо найти кого, чтобы с тебя мерки сняли, и выпишем платье… дюжину…
— Тогда уж две.
— И две выпишем. И все десять.
— Зачем мне десять дюжин платьев?
Раньше у нее было… пожалуй, столько и было или даже больше. Целая комната-гардеробная и еще одна — для туфелек… и полки с деревянными головами для шляпок. Огромный шкаф, где хранили перчатки и чулки. Нижние юбки. Подушечки турнюров. Шкатулки и шкатулочки, но не с драгоценностями — с булавками, иголками и нитками, с лентами и тесьмой, с перьями крашеными, бусинами и прочими мелочами, которые казались тогда жизненной необходимостью.
Кому все это досталось?
Кому-то…
— Не знаю. Мерить будешь. И вообще, я же знаю, что женщине надо много платьев…
А живое железо так и держалось, не уходило. Серебряные капли расползались по щеке, и Райдо трогал их.
— Ты злишься? — Ийлэ протянула руку и потом только подумала, что, наверное, не следует к нему сейчас прикасаться.
— Немного. Не на тебя. На этого… на этих…
Подумала и все равно прикоснулась. И живое железо ушло под кожу.
— Я… наверное, не надо было, да? — Ийлэ отвела взгляд.
— Надо было.
А он руку перехватил, но отпустил почти сразу.
— Прости, я знаю, что тебя не стоит трогать… что тебе неприятно.
— Я такого не говорила! Про то, что неприятно…
Приятно. И страшно, потому что так не должно быть. Он ведь пес, а Ийлэ — альва. И связывает их исключительно сделка. Взаимовыгодная.
— Значит, не неприятно? — Он подался вперед, наклонился почти и оказался слишком близко, чтобы чувствовать себя в безопасности.
Но парадоксально, именно так Ийлэ себя и ощущала. С ним.
— Нет.