– По крайней мере, она внесла бы в них что-то свежее и неожиданное… А вы кто такая, мадемуазель? – спросил он, внезапно повернувшись к Изабель, которая не отрывала от него взгляда.

В ее темных глазах загорелся вызов, но она не торопилась отвечать на вопрос.

– Послушайте, братец, – поспешила вмешаться Анна-Женевьева, – мне кажется, вам еще рано страдать от провалов в памяти. Вы что, не узнали нашу Изабель де Бутвиль, которую сами недавно дразнили черносливинкой?

Герцог кивнул и впился острым взглядом в очаровательное своенравное личико в ореоле каштановых завитков, поблескивающих, словно шелк. Тем же острым взглядом он удостоил изящную фигурку, выгодно обрисованную алым бархатным платьем с пеной кружев, из которых выступали прелестные, еще по-девичьи хрупкие плечи.

– Признаться, я и вправду ее не узнал, – произнес он серьезно. – Вы прелестны, кузина!

Потом протянул ей руку и отвесил поклон.

– Потанцуйте со мной, прошу вас.

И они начали танцевать медленную павану[10]. Танец не мешал Людовику внимательно разглядывать Изабель, все время ей улыбаясь.

– Мне бы надо было жениться на вас, – произнес он неожиданно.

И заслужил в ответ лукавую улыбку и такую же лукавую отповедь:

– На бедной родственнице? Вы сказали, хорошенько не подумав, кузен! Ваш благородный отец никогда бы вам такого не позволил. А если бы вам пришло в голову его ослушаться, умер бы от гнева. Думаю, что и сегодня он не слишком счастлив, раз исчез сразу после подписания контракта.

– Думаю, ему страстно хочется задушить кардинала, который так скверно обошелся с нами!

– Охотно верю, но что сделано, то сделано. Послушайтесь моего совета: пригласите танцевать вашу невесту, которая скоро станет вашей женой. Вы должны с ней потанцевать. Хотя бы один раз! Бедняжка так мучается! И мне совсем не по душе взгляд, каким удостаивает нас господин кардинал.

Внимание герцога сделало Изабель великодушной. Да и девочка, закованная в тяжелую парчу, утонувшая в огромном кресле, внушала ей искреннюю жалость.

– Так вы считаете, мне надо с ней потанцевать? – спросил герцог после последнего поклона.

– Уверена. Не стоит играть на нервах господина кардинала. Они у него весьма чувствительны.

– Придется вам повиноваться.

Тяжело вздохнув, герцог отвел Изабель к Анне-Женевьеве, которая в этот вечер решила не танцевать вовсе.

– Не хочу быть красной и потной, – заявила она. – Не сомневаюсь, что господина кардинала мучают ревматические боли, поэтому в его покоях так натоплено!

Высказав свой вердикт, она поправила подушки мягкого кресла и устроилась поудобнее.

Героиня праздника охотно поступила бы точно так же. У нее уже пропало всякое желание танцевать, но тут жених склонился перед ней в поклоне, приглашая на куранту[11]. Как же она обрадовалась! И готова была со всем пылом отдаться танцу, как танцевала обычно, но забыла про злополучные каблуки! Она запуталась в тяжелых складках золотого парчового платья, нога у нее подвернулась, и с невольным стоном от резкой боли бедняжка рухнула к ногам молодого человека, пойманная в ловушку тяжелыми юбками, обшитыми внизу драгоценными камнями.

И услышала, как чей-то женский голос с насмешкой произнес:

– Бедняжку вознесло слишком высоко, и она не сумела остаться на высоте!

Это был голос мадемуазель де Монпансье!

Падение невесты вызвало у гостей веселый смех. Первым рассмеялся герцог Энгиенский, он смеялся громче всех, даже не делая попытки наклониться и помочь Клер-Клеманс подняться. Бедняжка не обманывалась: в безудержной веселости окружающих таилась издевка. Все эти люди радовались возможности посмеяться над ней, потому что она была племянницей кардинала Ришелье! Девочка почувствовала, что на глазах у нее закипают слезы, но мужественно с ними справилась. Она не собиралась доставлять этим жестокосердым людям удовольствие видеть, как она плачет. И все же рука, желающая помочь, протянулась к ней, рука молодой темноволосой девушки в коралловом платье, с которой только что танцевал павану герцог Энгиенский, получая от танца нескрываемое наслаждение. Полная гнева Клер-Клеманс отвернулась, не желая ее видеть. Но вот ее подняли. Несмотря на боль, она пристально посмотрела в каждое смеющееся лицо, задержала взгляд на лице своего жениха, сумела сделать небольшой реверанс и твердо произнесла:

– С вашего согласия, господин герцог, я позволю себе удалиться. Мне нечего здесь делать, как я поняла.

Почувствовав в ее словах упрек, Людовик обрел серьезность, но тем не менее не счел себя обязанным проводить невесту до ее покоев.

Между тем в толпе находился человек, который не смеялся, и этим человеком был кардинал Ришелье. Он устремил на жениха взгляд, исполненный такого гнева, что молодой гордец невольно покраснел. И все-таки ничто в мире не заставило бы его повиноваться гневному взгляду кардинала, который, по сути, был безмолвным приказом. Герцог спокойно направился к матери и пригласил ее танцевать.

Венчание состоялось на следующее утро в часовне Кардинальского замка. Венчал молодых Его Высокопреосвященство епископ Парижский де Гонди. Церемония была необычайно торжественной. Сам король Людовик, его супруга королева Анна и даже дофин, разодетый в белый атлас, почтили ее своим присутствием. Маленькая невеста в платье из золотой парчи казалась безмятежной и собранной. Тот, с кем должны были соединить ее навек, был в одежде почти из такой же парчи, но с заметным пятном на видном месте – будущий принц Конде не отличался чистоплотностью и не придавал значения одежде. Он был высокомерен, важен и на невесту не смотрел.

Не смотрел он на нее и во время пышного ужина, который последовал за венчанием. Герцог Энгиенский вел себя так, словно Клер-Клеманс вообще не существовало на свете, он много ел, еще больше пил и находился в прекрасном расположении духа, когда, освещая дорогу факелами, молодых сопроводили в особняк Конде, где для них были приготовлены брачные покои. Все были веселы. Улыбалась даже юная супруга: приближалась минута, когда она останется наедине с мужем, в которого успела без памяти влюбиться, и тогда… А что, собственно, тогда? Тогда что-то должно произойти… Что именно, Клер-Клеманс представляла себе очень смутно.

Со смехом и всевозможными пожеланиями молодых отвели в приготовленную для них спальню. Клер-Клеманс дрожала, как осиновый листок. Под руководством герцогини д’Эгийон подруги-красавицы Анны-Женевьевы, среди которых и в этот день не было Марты дю Вижан, раздели молодую супругу, надушили и уложили в постель. Целуя Клер-Клеманс на прощанье, герцогиня тихо проговорила:

– Смелее, девочка! Это самый прекрасный день вашей жизни!