– Харви, – дружелюбно, почти радостно произнес он, – бросьте валять дурака!

– Присмотрите за ним, Стю, – попросил премьер-министр. Он ощущал, как в нем нарастают злость и раздражение. Если он попытается уладить инцидент сам, то может сорваться, а это только усугубит ситуацию. Премьер-министр отошел от них и присоединился к Маргарет и окружившим ее гостям.

Однако он все еще мог слышать голос Уоррендера, обращавшегося на этот раз к Коустону:

– Когда дело касается иммиграции, доложу я вам, мы, канадцы, превращаемся просто в кучку лицемеров. Наша иммиграционная политика – политика, которую приходится проводить мне, друзья мои, – на словах декларирует одно, а на деле подразумевает совсем другое.

– Потом расскажете, – еще раз попробовал остановить его Стюарт Коустон. Он все еще пытался улыбаться, но давалось ему это с огромным трудом.

– Нет, сейчас! – Харви Уоррендер вцепился в рукав министра финансов. – Этой стране для дальнейшего роста и развития нужны всего две вещи, и любой из присутствующих здесь знает какие. Во-первых, многочисленная армия безработных, из которой промышленность черпала бы себе резервы, и, во-вторых, незыблемое англосаксонское большинство. Но мы когда-нибудь признавали это публично? Нет и еще раз нет! – Министр по делам гражданства и иммиграции сделал паузу, во время которой обвел гостиную яростным взглядом, затем запальчиво продолжал:

– В этих целях необходима тщательно сбалансированная иммиграция. Мы вынуждены впускать иммигрантов потому, что, когда промышленность идет на подъем, у нее под рукой должны быть трудовые ресурсы – не через неделю, не через месяц, а в тот самый момент, когда предприятиям нужна рабочая сила. Но начните открывать ворота иммиграции слишком широко или слишком часто либо то и другое одновременно – и что получится? Среди населения образуется диспропорция. Сменится несколько поколений, и такого рода ошибки приведут к тому, что дебаты в палате общин будут вестись на итальянском, а в государственной резиденции устроится китаец.

Эти слова вызвали неодобрительные комментарии других гостей, до которых ясно доносился бас Уоррендера. Более того, генерал-губернатор четко расслышал последнюю фразу, и премьер-министр увидел, как он кивком головы подозвал своего помощника. Жена Харви Уоррендера, бледная хрупкая дама, неуверенно приблизилась к мужу и коснулась его руки. Тот не обратил на нее никакого внимания.

Доктор Борден Тэйн, министр национального здравоохранения и социального обеспечения, в прошлом чемпион колледжа по боксу, который высился над всеми присутствующими, подошел к Коустону и Уоррендеру и воззвал к последнему театральным шепотом:

– Ради Бога, прекратите вы это! Чей-то голос настойчиво предложил:

– Да уведите же вы его отсюда! Другой голос урезонивающе возразил:

– Ему же нельзя уйти. Никому нельзя, пока генерал-губернатор здесь.

Харви Уоррендер продолжал без тени смущения:

– Говоря об иммиграции, должен вам доложить, что публика жаждет эмоций, а не фактов. Факты – вещь неудобная. Людям нравится воображать, что их страна распахивает двери перед бедными и страждущими. Это наполняет их чувством собственного благородства. Они только хотели бы, чтобы, прибыв сюда, бедные и страждущие не попадались им на глаза; не искали бы вошек, рассевшись в наших ухоженных пригородах, или, не дай Бог, не натоптали бы в наших драгоценных новеньких церквах. Нет, господа хорошие, публика в этой стране на самом деле не желает беспрепятственной иммиграции. Более того, она уверена, что правительство никогда такого не допустит, так что можно без всякого риска надрывать глотку. Таким образом, любой может слыть праведником и одновременно чувствовать себя в полной безопасности.

Частично премьер-министр признавал, что все, о чем говорит Харви, не лишено здравого смысла, однако с точки зрения политики абсолютно непрактично.

– С чего все началось? – спросила какая-то женщина.

Харви Уоррендер услышал и не замедлил ответить:

– А началось все с того, что мне велели сменить стиль руководства моим министерством. Но я бы хотел напомнить всем, что я обеспечиваю соблюдение Закона об иммифации, подчеркиваю, закона, – он оглядел толпящиеся вокруг него мужские фигуры. – И я буду обеспечивать соблюдение закона до тех пор, пока вы, мерзавцы, не соблаговолите его изменить.

Кто-то обиженно заметил:

– Возможно, уже завтра у вас никакого министерства и не будет, приятель.

Один из помощников – на этот раз лейтенант ВВС – подошел к премьер-министру. Приглушенным голосом он объявил:

– Его превосходительство просил передать вам, сэр, что он удаляется.

Джеймс Хауден посмотрел в сторону дверей. Генерал-губернатор обменивался рукопожатиями с некоторыми из гостей, одаряя их широкой улыбкой. Рука об руку с Маргарет премьер-министр направился к ним через гостиную.

– Надеюсь, вы не возражаете, что мы так рано уходим, – сказал ему генерал-губернатор. – Натали и я слегка устали.

– Должен принести извинения… – начал было Хауден.

– Стоп, дружище. Лучше всего сделать вид, что я ничего не заметил, – генерал-губернатор тепло улыбнулся им обоим. – Самого счастливого Рождества вам, премьер-министр, и вам тоже, Маргарет, дорогая.

На этом их превосходительства с достоинством удалились, провожаемые реверансами дам и почтительными поклонами их мужей.

В автомобиле по дороге домой Маргарет спросила:

– Разве после сегодняшнего Харви Уоррендер не должен подать в отставку?

– Не знаю, дорогая, – задумчиво протянул Джеймс Хауден. – Он может и не захотеть.

– И ты не сможешь его заставить?

Он подумал, что бы сказала Маргарет, если бы он ответил ей всю правду: “Нет, я не могу заставить Харви Уоррендера уйти в отставку. По той причине, что где-то в этом городе – возможно, в банковском сейфе – лежит клочок бумаги, исписанный моим почерком. И если его достанут и обнародуют, клочок этот вполне может стать некрологом или предсмертным письмом самоубийцы по имени Джеймс Макколлам Хауден”.

Вместо этого премьер-министр вслух произнес:

– Видишь ли, у Харви много сторонников в партии.

– Но даже его сторонники, несомненно, не простят ему того, что произошло сегодня.

Хауден не ответил.

Он никогда не рассказывал Маргарет о съезде и о сделке, которую они с Харви заключили девять лет назад относительно поста лидера партии; о навязанной ему сделке, когда они остались вдвоем в тесной актерской уборной, а за ее стенами, в огромном торонтском зале, бушевали конкурирующие фракции, с нетерпением ожидавшие начала выдвижения кандидатур, которое почему-то задерживалось – задерживалось потому, что два главных претендента, укрывшись от посторонних глаз, пошли ва-банк, решив играть друг с другом в открытую.