– Я знаю, что ты имеешь в виду меня, – сказала Кэролайн. – Может, скажешь это прямым текстом?

– Хорошо, – ответила Мередит. – Я действительно имею в виду тебя. Я не знаю, с какой стати тебя вдруг снова стала интересовать Елена. Где гарантия, что ты не пойдешь разносить новости по всему городу?

– С чего вдруг?

– Чтобы привлечь к себе внимание. Ты ведь любишь, когда тебя окружает толпа, а ты сообщаешь ей пикантные сплетни.

– Или из мести, – подхватила Бонни, внезапно садясь снова. – Или из ревности. Или от скуки. Или…

– Ладно, – перебил ее Мэтт. – Думаю, причин хватает.

– И еще одно, – невозмутимо продолжала Мередит. – Почему тебе так не терпится навестить ее, Кэролайн? Вы ведь были на ножах почти весь прошлый год, с того момента как в Феллс-Черч появился Стефан. Да, мы позвали тебя принять участие в разговоре с ним, но теперь, после его слов…

– Если вы действительно не понимаете, почему я хочу ее навестить, после всего, что произошло неделю назад… ну, я даже не знаю. Мне казалось, все ясно без объяснений! – Яркие зеленые кошачьи глаза Кэролайн уперлись в Мередит.

На лице Мередит не дрогнул ни один мускул.

– Ладно, я объясню. Елена убила его ради меня. Или не убила, а сделала так, что его поволокли на страшный суд, тут я не в курсе. Этого вампира, Клауса. Когда меня похитили и использовали как… как игрушку… каждый раз, когда Клаус хотел крови… или… – По лицу Кэролайн прошла судорога, и она всхлипнула.

В душе Бонни шевельнулась жалость, но она тоже не доверяла Кэролайн. Интуиция отчаянно посылала ей предостерегающие сигналы. Кроме того, Бонни заметила еще кое-что: Кэролайн назвала имя вампира Клауса, но почему-то умолчала о втором своем похитителе – оборотне Тайлере Смоллвуде. Может, потому, что Тайлер был ее бойфрендом, пока вместе с Клаусом не взял ее в заложницы?

– Извини, – тихо сказала Мередит. По ее голосу было ясно, что она говорит искренне. – Ты хочешь поблагодарить Елену?

– Да. Поблагодарить. – Кэролайн тяжело дышала. – И лично убедиться, что с ней все в порядке.

– Понятно. Но наша клятва будет действовать довольно долго, – все так же хладнокровно продолжала Мередит. – А что, если ты вдруг передумаешь – завтра, через неделю или через месяц?.. А мы даже не придумали, что будет с тем, кто нарушит клятву.

– Постой, – вмешался Мэтт, – мы ведь не станем угрожать Кэролайн. В смысле, мерами физического воздействия.

– Или делать так, чтобы ей угрожал кто-то другой, – задумчиво добавила Бонни.

– Нет, конечно, – сказала Мередит. – Но совсем скоро… Ты ведь осенью пойдешь в университет и будешь жить в общежитии, Кэролайн? Я в любой момент смогу рассказать твоим будущим соседкам по общежитию, как ты нарушила страшную клятву, касающуюся того, кто не мог – и не хотел причинить тебе никакого вреда. Почему-то мне кажется, что это плохо скажется на твоей репутации.

Кэролайн опять побагровела.

– Ерунда какая. Ты не посмеешь соваться в мои университетские…

Мередит перебила ее. Она сказала всего одно слово:

– Увидишь.

Кэролайн сникла.

– Я ведь не говорю, что отказываюсь давать клятву или собираюсь ее нарушить. Ну… устройте мне проверку. Я… многое поняла этим летом.

Хотелось бы надеяться. Никто не произнес этих слов вслух, но они как будто повисли в воздухе. Весь прошлый год главное занятие Кэролайн стояло в том, чтобы портить жизнь Стефану и Елене.

Бонни поерзала на стуле. Кэролайн как будто чего-то недоговаривала. Бонни не знала, откуда у нее взялось это ощущение; видимо, в ней говорило врожденное шестое чувство. «Может, это потому, что Кэролайн действительно стала другой и многому научилась», – сказала она себе.

Всю прошедшую неделю она спрашивала Бонни про Елену. С ней и правда все в порядке? Можно послать ей цветы? Она уже принимает гостей? Ну когда же она наконец поправится? Кэролайн была жуткой занудой, хотя у Бонни не хватало духу сказать ей об этом. Остальные с неменьшей тревогой ждали новостей про Елену… с того момента, как она воскресла из мертвых.

Мередит, в руках у которой уже были ручка и бумага, что-то писала. Наконец она спросила: «Как вам такой вариант?» – и все наклонились над листком.

Я клянусь никому не рассказывать ни о каких сверхъестественных событиях, связанных со Стефаном и Еленой, если не получу на это разрешения от Стефана и Елены лично. Кроме того, я обещаю содействовать тому, чтобы нарушитель этой клятвы понес наказание, которое будет вынесено остальными членами группы. Эта клятва не имеет срока давности, и пусть моим свидетелем будет моя кровь.

Мэтт кивнул.

– «Не имеет срока давности». Идеально, – сказал он. – Как будто писал юрист.

Впрочем, дальнейшее мало напоминало юридическую процедуру. Все сидевшие за столом по очереди взяли в руки листок, прочитали клятву вслух и торжественно подписали. Потом каждый уколол палец булавкой, которую извлекла из своей сумочки Мередит, и выдавил рядом с подписью капельку крови. Бонни колола свой палец, зажмурившись.

– Вот это настоящая клятва, – сказала она мрачно, с видом знатока. – Я бы не рискнула ее нарушить.

– Мне крови хватит надолго, – сказал Мэтт, зажимая палец и угрюмо глядя на него.

Тут-то все и произошло. Клятва лежала в центре стола, чтобы каждый мог ею полюбоваться, когда вдруг с вершины дуба, который рос в том месте, где задний двор смыкался с лесом, спланировал ворон. Хрипло каркнув, он опустился прямо на стол. Бонни завизжала. Ворон выпучил глаз на четверых людей, которые вместе со стульями торопливо отодвинулись с его пути. Потом он склонил голову в другую сторону. Они в жизни не видели таких больших ворон. В солнечном свете оперение птицы блестело и переливалось.

Невероятно, но ворон, казалось, изучал клятву. А потом он сделал кое-что еще, причем так быстро, что Бонни бросилась прятаться за спину Мередит, по дороге зацепившись ногой за стул. Ворон раскинул крылья, наклонился и яростно заколотил клювом по листку, целясь в две точки.

А потом он улетел – захлопал крыльями, взмыл в воздух и наконец превратился в маленькую черную точку на солнце.

– Он загубил всю нашу работу, – воскликнула Бонни из-за спины Мередит.

– Не думаю, – сказал Мэтт, стоявший к столу ближе всех.

Когда они, набравшись храбрости, подошли ближе и взглянули на листок, у Бонни появилось чувство, словно ей на спину положили ледяной компресс. Сердце гулко стучало.

В это невозможно было поверить. Там, куда ворон яростно колотил клювом, остались красные пятна, словно ворон пустил себе кровь. Красные точки составляли изысканно выписанную монограмму.

D

А ниже:

Елена – моя.