* * *

Во все времена на всех флотах особой фигурой были навигаторы-пилоты или штурманы. Дело в том, что, несмотря на знание навигационной науки, главной обязанностью флотских офицеров было управление парусами и кораблем. Непосредственно штурманские дела считались делом не слишком благородным. Увы, такова была традиция парусных флотов всего мира!

Из Морского устава: «Когда будет солнце до полудня и после, тогда им господам вахтенным офицерам со штурманами обучать учеников по инструментам усматривать высоту солнца, а особливо когда при восхождении или пред захождением будет солнце близь горизонта, тогда усматривать лицом к лицу; а в ночное время, когда будут ночи темные и звезды будут видимы, тогда показывать смотрение по ноктурналу время часов и снижение, и возвышение Полярной Звезды от поля; так же и усмотрение через инструменты высоту звезды. Паче всего показывать, чтоб знали звание оных звезд и поверение компаса через Полярную и прочие звезды».

Думаю, что многие нынешние морские офицеры согласятся со мной, что и сегодня столь ответственное отношение к обучению практическим навыкам мореходной астрономии можно встретить на наших кораблях достаточно редко. Точность определения своего места в море всегда была (а в эпоху парусного флота в особенности) вопросом жизни и смерти, а потому и учили этому по настоящему, вбивая в головы учеников знания на всю жизнь.

В российском парусном флоте штурман был обязан перед отплытием судна принять все необходимые штурманские инструменты, морские карты и таблицы синусов и склонения солнечного на судно. В море штурман должен был содержать в исправности штурвал, предохранять компас от железа, четко и грамотно вести штурманский журнал, определять место судна по береговым ориентирам, а в открытом море – по светилам, заносить на карту новооткрытые мели и подводные камни, «смело говорить» капитану, если курс идет к опасности. В случае навигационной аварии штурманы шли под суд вместе с капитаном и стоявшим в тот момент вахту флотским офицером.

Несмотря на всю очевидность значимости профессии штурмана для кораблевождения, в российском флоте до 1757 года у штурманов вообще отсутствовали чины. Они просто подразделялись на несколько групп в зависимости от опыта и мастерства, различались же между собой величиной оклада. Для обозначения уровня мастерства и опытности штурманов существовали следующие наименования: первый штурман, второй штурман, унтер-штурман, штурман первого ранга, штурман второго ранга.

В 1757 году штурманы были разделены на две группы: офицеры и унтер-офицеры. Наивысшим офицерским чином среди штурманов был капитанский. Штаб-офицерские чины были введены для штурманов лишь в самом конце XVIII века, при этом на флоте существовало всего пять вакансий. В 1798 году по указу Павла I штурманов опять лишили званий, на этот раз переведя (переименовав) в классные гражданские чины. Соответствующим стало и отношение к ним на флоте, как к заурядным «шпакам». Спустя некоторое время штурманы были снова определены в офицеры, но получили не флотские, а армейские чины.

По этой причине в штурманы шли представители самого захудалого дворянства, а то и вовсе выходцы из разночинцев и мещан в надежде выслужить личное, а если очень повезет – и потомственное дворянство. В кают-компании штурманы занимали самые малопочетные места и обслуживались вестовыми в последнюю очередь. Часто они являлись объектами насмешек и анекдотов, именовали же их и вовсе презрительно «халдронами». Известна, к примеру, старая офицерская поговорка, в которой отражено отношение офицеров-дворян к неуклюжему неумехе штурману:

Штурман, дальше от комода!

Штурман, чашку разобьешь!

А ведь именно от штурманов зависела правильность курса судна в море и определение его места по береговым ориентирам или по звездным светилам. Штурманы были настоящими париями кают-компании. История донесла до нас несколько имен штурманов, таких как подпоручик Прокофьев, бывший штурманом на легендарном бриге «Меркурий» и первый, кто высказался за принятие боя с превосходящим по силам противником. За этот бой Прокофьев был награжден Георгиевским крестом и чином. Настоящей легендой российского флота был штурман Халезов, совершивший четыре кругосветных плавания. В романе Гончарова «Фрегат «Паллада» Халезов выведен под прозвищем «Дед». Такая кличка была далеко не случайна. В чинах штурманы продвигались с большим трудом и по возрасту зачастую намного превосходили всех остальных корабельных офицеров. При этом подавляющее большинство штурманов российского парусного флота были настоящими мастерами, которые, делая свое незаметное, но наиважнейшее на море дело, оставались всегда обойденными чинами, наградами и окладами. Высшей мечтой большинства старых штурманов было назначение смотрителем корабельных лесов. На этой должности можно было наконец-то избавиться от насмешек флотских офицеров, завести собственный дом и поправить финансовое положение.

Из книги И. Гончарова «Фрегат «Паллада»:

«Дед (Халезов – В. Ш.) маленькими своими шажками проворно пошел к карте и начал мерять по ней циркулем градусы да чертить карандашом. «Слышите ли?» – сказал я ему.

– Сорок два и восемнадцать! – говорил он вполголоса.

Я повторил ему мою жалобу.

– Дайте пройти Бискайскую бухту – вот и будет вам тепло! Да погодите еще, и тепло наскучит: будете вздыхать о холоде. Что вы все сидите? Пойдемте.

– Не могу; я не стою на ногах.

– Пойдемте, я вас отбуксирую! – сказал он и повел меня на шканцы. Опираясь на него, я вышел «на улицу» в тот самый момент, когда палуба вдруг как будто вырвалась из-под ног и скрылась, а перед глазами очутилась целая изумрудная гора, усыпанная голубыми волнами, с белыми, будто жемчужными, верхушками, блеснула и тотчас же скрылась за борт. Меня стало прижимать к пушке, оттуда потянуло к люку. Я обеими руками уцепился за леер.

– Ведите назад! – сказал я деду.

– Что вы? посмотрите: отлично!

У него все отлично. Несет ли попутным ветром по десяти узлов в час – «Славно, отлично!» – говорит он. Дует ли ветер прямо в лоб и пятит назад – «Чудесно! – восхищается он. – По полтора узла идем!» На него не действует никакая погода. Он и в жар и в холод всегда застегнут, всегда бодр; только в жар подбородок у него светится, как будто вымазанный маслом; в качку и не в качку стоит на ногах твердо, заложив коротенькие руки на спину или немного пониже, а на ходу шагает маленькими шажками. Его не возмущает ни буря, ни штиль – ему все равно. Близко ли берег, далеко ли – ему тоже дела нет. Он был почти везде, а где не был, так не печалится, если не удастся побывать. Я не слыхал, чтобы он на что-нибудь или на кого-нибудь жаловался. «Отлично!» – твердит только. А если кто-нибудь при нем скажет или сделает не отлично, так он посмотрит только испытующем взглядом на всех кругом и улыбнется по-своему. Он напоминает собою тех созданных Купером лиц, которые родились и воспитались на море или в глухих лесах Америки и на которых природа, окружавшая их, положила неизгладимую печать. И он тоже с тринадцати лет ходит в море и двух лет сряду никогда не жил на берегу. За своеобразие ли, за доброту ли – а его все любили. «Здравствуйте, дед! Куда вы это торопитесь?» – говорила молодость. «Не мешайте: иду определиться!» – отвечал он и шел, не оглядываясь, ловить солнце. «Да где мы теперь?» – спрашивали опять. «В божьем мире!» – «Знаем; да где?» – «38° сев. широты и 12° западной долготы».