— Она понравилась юной госпоже… Благодарение богу, — сказала Кин, распуская тесёмки, поддерживавшие длинные рукава кимоно. Дочь, прихрамывая, подошла к окну, и принялась раскладывать шитьё.

— Этот господин Сиракава… Он очень дурной человек, — проронила она. — Мне было так жалко всех трёх — госпожу, Эцуко и Сугу, — что я не могла сдержать слёз…

Тоси промокнула кончиками пальцев уголки глаз и придвинула к себе подставку для шитья.

В давние времена здесь был постоялый двор для заезжих даймё и прочих важных господ. Даже теперь гостиница «Дзёсюя» оставалась лучшей во всей округе. Здесь всегда останавливались видные люди. Сейчас в комнате на втором этаже за доской для игры в го[21]сидели два постояльца. Шторы из зелёного бамбука были подняты, и в комнату врывался прохладный ветерок. На почётном месте восседал главный секретарь префектуральной управы Фукусимы господин Юкитомо Сиракава, напротив — его помощник и подчинённый Оно.

Сиракава считался правой рукой губернатора Митиаки Кавасимы, прозванного в народе Дьяволом. Кавасима был одним из самых влиятельных людей, что стояли за правительством «бакуфу»[22]. В родной префектуре он вызывал такой ужас, что при одном его имени умолкали плачущие дети. В последнее время он возглавил жестокую борьбу с поднимавшим голову Движением за свободу и права человека — «Дзию минкэн ундо»[23].

Сиракава был худ, настолько худ, что его длинная шея буквально болталась в свободно распахнутом вороте летнего полотняного кимоно. Породистый, с горбинкой нос рельефно выделялся на тонком удлинённом лице. Притворно-добродушные глаза временами вспыхивали огнём такого неукротимого бешенства, что становилось ясно — Сиракава маниакально одержим и опасен. И всё же сторонний человек вряд ли бы смог распознать в сём импозантном немолодом господине ближайшего соратника дьявола-губернатора.

— Запаздывают… — заметил Оно, сгребая к себе чёрные шашки. Партия закончилась. Сиракава глубоко затянулся, пыхнув тонкой серебряной трубкой, потом ленивым жестом, не торопясь, вытащил из-за оби золотые часы и пробормотал себе под нос:

— Уже пять… Скоро должны подъехать. Я послал конюха, тот будет ждать на самом въезде в город, так что разминуться не должны…

Однако он не предложил Оно сыграть вторую партию, что говорило о владевшем им чудовищном напряжении. Оно послушно убрал доску для игры в го и придирчиво осмотрел татами[24]— нет ли под доской пыли: он прекрасно знал маниакальную чистоплотность своего господина.

Сиракава приехал в город накануне под предлогом делового визита в управу префектуры Тотиги, соседствовавшей с Фукусимой. На самом же деле цель поездки была совершенно иная — встретить жену и дочь, отсутствовавших больше трёх месяцев. Оно уже наслушался от сопровождавшего Сиракаву конюха, что дело тут не только в старой жене и малолетней дочери. Сиракава не поленился доехать до «Уцуномии» ещё по одной причине.

— Говорят, она просто изумительная красавица! — возбуждённо тараторил конюх. — Вообще-то… наш господин… он странный… Послать жену в Токио с подобным поручением… — Лицо у конюха было совершенно потрясённое.

До Оно и прежде доходили разные слухи о похождениях Сиракавы. Например, говорили, что сам губернатор посоветовал Сиракаве официально взять в дом наложницу или даже двух, если он «намерен продолжать в том же духе», что Сиракава собирается выкупить некую гейшу в каком-то городе Фукусимы, и многое другое. Однако отправить в столицу жену и поручить ей найти любовницу по своему вкусу… Это как-то чересчур. Трусоватый и малодушный Оно придерживался традиционных устоев, так что новость потрясла его до глубины души. У него просто не укладывалось в голове, как могла чопорная госпожа Сиракава пойти на такое — и каково ей было бродить по огромному Токио, подыскивая мужу наложницу! Наверное, жёны таких великих людей, как господин Сиракава, тоже способны развить в себе необычайные дарования…

Под окном послышались крики подъехавших рикш. Потом раздался нестройный хор голосов, приветствовавших прибывших гостей. Топот ног по коридору…

— Кажется, они! — вскликнул Оно и трусцой направился к ведущей вниз лестнице.

Только спустя час Томо представила Сиракаве свежую, как бутон нетронутой розы, девушку. Её волосы были тщательно собраны в девичий пучок «тодзинмагэ».

— Позвольте представить Сугу. Я привезла её из Токио. Она будет помогать вам в работе, — церемонно произнесла Томо.

До этого Томо и Эцуко лишь коротко поприветствовали Сиракаву, после чего вернулись к ожидавшей их в коридоре Суге. Томо тотчас же отправила обеих девочек мыться. Потом усадила Сугу перед зеркалом и лично поправила растрепавшийся пучок и боковые локоны. Волосы Суги после ванны блестели, как лак. Гребень с трудом продирался сквозь густые пряди, и Томо вновь была ослеплена непорочной белизной чистого, без косметики лица в обрамлении блестящих, отливающих синевой волос. Это она выбрала Сугу, к тому же уплатила за неё изрядный выкуп родителям. А значит, она должна убедить супруга, который хорошо знает толк в женских прелестях, что совершила хорошую сделку и потратила деньги не зря. Прихорашивая и без того красивую Сугу, Томо с каким-то странным, непонятным ей самой чувством наблюдала за Эцуко, которая вертелась у зеркала, любуясь Сугой, как большой куклой, и беззаботно щебетала:

— Какие красивые украшения для волос, мамочка! Право же, они просто прелесть!

— Я мало на что гожусь, господин… Прошу простить меня за это, — пробормотала Суга слова приветствия, припав к полу в низком поклоне, — точь-в-точь, как наставляла её в Токио мать. Она съёжила плечики, обтянутые лиловым кимоно с подколотыми по росту рукавами. Её принесли в жертву на благо семьи, не объяснив ничего, кроме того, что отныне ей придётся верой и правдой служить дому Сиракава, — главным образом, господину. Вот только как именно, не уточнил никто. Не обмолвился даже словом.