Мы прошли по коридору и попали в небольшую комнату, где прежде ютился ТИПА-31, отдел надзора за воспитанием хорошего вкуса. Его распустили месяц назад, когда он выдвинул предложение о законодательном запрещении облицовки искусственным камнем, картинок с изображением плачущих клоунов и ковров с цветочным узором. Предложение провалилось в палате лордов. Я поставила на стол коробки, которые помогла донести, посоветовала остановиться на «фейхоа», пожелала Смиту удачи и удалилась, а он принялся распаковывать свое добро.

Не успела я миновать кабинет ТИПА-14, как услышала у себя за спиной пронзительный вопль:

— Четверг! Четверг, хо-хо! Давай сюда!

Я вздохнула. Корделия Торпеддер быстро настигла меня и горячо обняла.

— Шоу Выпендрайзера — просто жуть какая-то, — сказала я ей. — Ты обещала, что не будет никакой цензуры! А в итоге мне пришлось рассказывать о дронтах, о моей машине и о чем угодно, кроме «Джен Эйр»!

— Ты была просто сногсшибательна! — восторженно затараторила она. — Я договорилась еще о нескольких интервью на послезавтра!

— Больше никаких интервью, Корделия.

Она разом сникла.

— Не понимаю.

— Какое слово во фразе «Больше никаких интервью» тебе непонятно?

— Не надо так, Четверг, — ответила она, широко улыбаясь. — У тебя отличный пиар, поверь мне, а организации, стараниями которой люди то и дело получают травмы, сходят с ума, седеют раньше времени или, если повезет, просто отправляются на тот свет, необходима каждая кроха положительного пиара!

— Да неужели мы доставляем столько неприятностей? — удивилась я.

Торпеддер скромно потупилась.

— Выходит, я не самый плохой специалист по пиару, — заявила она, затем быстро добавила: — Но если кто-то случайно попадает под перекрестный огонь, нам всем достается по полной программе.

— Возможно, — ответила я, — но факт остается фактом: ты говорила, что шоу Выпендрайзера — последнее.

— А! Но ведь я еще говорила, что шоу Выпендрайзера пойдет без цензуры. Так ведь? — с милой улыбочкой заметила Корделия, демонстрируя убийственную способность находить лишенные всякой логики аргументы.

— Как ни крути, Корделия, ответ прежний — нет.

С отстраненным любопытством я наблюдала за тем, как Торпеддер несет какую-то стандартную околесицу, подпрыгивая на месте, корча умильные рожицы, ломая руки, надувая щеки и возводя очи горе.

— Хорошо, — вздохнула я, — слушаю. Чего ты от меня хочешь?

— Понимаешь, мы устроили викторину! — возбужденно выпалила Корделия.

— Да неужели? — с подозрением спросила я, гадая, что может быть тупее «Выиграй мамонта», как на прошлой неделе. — И что за викторина?

— Ну, мы решили, неплохо будет, если ты встретишься с несколькими простыми гражданами, победителями викторины, персонально с ними побеседуешь…

— Мы решили? Послушай, Корделия…

— Дилли! Зови меня Дилли, Четверг, мы ведь друзья!

Она поняла мое красноречивое молчание и добавила:

— Ну, тогда Корде. Или Делия. Как насчет Торпедди? В школе меня обычно называли Торпедди-Пли. Можно мне называть тебя Чет?

— Корделия! — рявкнула я прежде, чем она окончательно разбилась в лепешку. — Меня этим не проймешь! Ты сказала, что интервью с Выпендрайзером последнее, и точка.

Я уже повернулась, чтоб уйти, но, когда бог наделял настырностью, Корделия Торпеддер явно стояла в очереди первой.

— Четверг, своим поведением ты оскорбляешь лично меня! Ну просто… нож в сердце!

Она судорожно попыталась нащупать у себя сердце, пригвоздив меня страдальческим взглядом. Этому взгляду она, похоже, научилась у спаниеля.

— Они ждут прямо здесь, сейчас, в столовой! Это же минутное дело, ну, десятиминутное в худшем случае! Пожалуйста-пожалуйста-ну-пожа-луйста! Я пригласила только десяток журналистов и команду телевизионщиков из редакции новостей — там почти пусто будет!

Я посмотрела на часы.

— Десять минут… (— Четверг Нонетот!)[3]К-кто? Кто это?

— Кто — «кто»?

— Меня кто-то позвал. Ты не слышала?

— Нет… — удивленно ответила Корделия.

Я ощупала уши и огляделась по сторонам. Кроме нас с Корделией, в коридоре не было никого. Но я совершенно отчетливо слышала мужской голос и откровенно растерялась. (— Мисс Нонетот? Проверка связи. Раз, два, три.)

— Вот, опять!

— Что опять?

— Да голос! Говорит прямо у меня в голове!

Я показала на висок. Корделия попятилась, испуганно глядя на меня.

— С тобой все в порядке, Четверг? Может, вызвать врача?

— Нет. Нет, все в порядке. Я просто… м-м… я просто не вынула микрофон из уха. Это, наверное, мой напарник, там было что-то вроде двенадцать-четырнадцать или десять-тридцать, в общем, какая-то цифирь… Позовешь своих победителей в другой раз. Пока!

Я бросилась по коридору к отделу литтективов. Да, конечно, микрофона у меня в ухе не было, но я не хотела, чтобы Торпеддер всюду болтала, будто я слышу голоса. (— Если вы заняты, мисс Нонетот, мы можем поговорить позже.). Я остановилась и огляделась по сторонам. Коридор был пуст.

— Я вас слышу, — сказала я, — но где вы? (— Меня зовут Ньюхен. Острей Ньюхен. А кто эта необыкновенно привлекательная дама в обтягивающих розовых…)

— Это Торпеддер. Работает в пиар-отделе ТИПА. (— Да? А она замужем?)

— Это что такое? ТИПА-служба знакомств? Что происходит? (— Простите. Надо было сразу представиться. Я адвокат, веду ваше дело.)

— Какое такое дело? Я ничего не сделала! (— Конечно нет! Вот вам вкратце наша стратегия защиты: вы абсолютно невиновны. Если мы сумеем убедить в этом судью, то, возможно, добьемся отсрочки рассмотрения дела.)

Я разозлилась по-настоящему. Как человеку, всю жизнь посвятившему защите закона и порядка, обвинение в чем бы то ни было — особенно в том, о чем я и понятия не имела, — казалось мне вопиющей несправедливостью.

— Ради бога, Ньюхен, в чем меня обвиняют?

— Нонетот, с вами все в порядке?

Это был командир Брэкстон Пшикс. Он только что вывернул из-за угла и с любопытством смотрел на меня.

— Да-да, сэр, — быстро придумывая объяснение, ответила я. — ТИПА-напрягометрист рекомендовал мне выплескивать любое напряжение, связанное с пережитым. Вот послушайте: «Отстань от меня, Аид, отстань!» Видите? Мне уже полегчало.

— О! — недоверчиво сказал Пшикс. — Ну, полагаю, духознатцам виднее. Интервью этого парня, Выпендрайзера, просто конфетка, правда?