— Открывай, придурок, — говорит Томми, убирает голову из-под двери и встает на ноги. — Не создавай проблем, и я просто тебя отметелю.

Я не знаю, что означает «отметелю», но у меня перед глазами возникает картинка, как Томми метлой катает по туалету голову Макса.

— Макс Дилэйни занял кабинку! — кричит Макс пронзительным, как у девочки, голосом. — Макс Дилэйни занял кабинку!

— Даю последний шанс, придурок. Открой, или я войду сам!

Томми Свинден снова становится на четвереньки, собираясь проползти в щель под дверью, а я не знаю, что делать.

Макс больше других в его классе нуждается в помощи, и я всегда рядом, всегда готов прийти на помощь. Даже в тот день, когда Макс наябедничал на Томми Свиндена, я был рядом и шепотом просил: «Успокойся! Не беги! Не кричи так громко!» Макс в тот день меня не послушал, потому что в школу принесли нож, а это строго-настрого запрещено делать, и он потерял над собой контроль. В тот момент для Макса будто рухнул мир, и ему необходимо было найти учительницу, чтобы все исправить. В тот день я не смог остановить Макса, хоть и пытался.

Тогда я, по крайней мере, знал, что делать.

А сейчас не знаю. Томми Свинден намерен влезть в кабинку, где закрылся Макс. Макс, наверное, сидит с ногами на унитазе, брюки у него спущены, коленки прижаты к груди, и он боится пошевелиться. Он еще не кричит, но скоро закричит. А к тому времени, когда Томми пролезет под дверью в кабинку, Макс наверняка будет кричать очень громко и очень пронзительно, и от этого крика у него лицо станет красным, а на глазах выступят слезы. Потом он сожмет кулаки, уткнется лицом в руки, зажмурит глаза и будет кричать тоненьким, почти неслышным криком. Когда он так кричит, я сразу вспоминаю про специальные свистки для собак. Почти беззвучное движение воздуха.

Прежде чем в туалете появится кто-то из учителей, Томми Свинден уже отметелит Макса, что бы это слово ни значило. Я уверен, что это для любого плохо, а для Макса это совсем плохо, потому что это Макс. Что бы с ним ни происходило, остается в нем навсегда. Он ничего не забывает. Даже что-то самое крошечное, самое малюсенькое может изменить его навсегда. Что бы ни означало слово «отметелить», если Томми сделает это с Максом, оно изменит его навсегда. Я понимаю это, но не знаю, что делать.

Я хочу закричать: «На помощь! Кто-нибудь, помогите моему другу!»

Но меня услышит один Макс.

Голова Томми исчезает под дверцей в кабинку.

— Макс, защищайся! Дерись! Не пускай его в кабинку!

Не знаю, что заставляет меня это кричать. Сам удивляюсь каждому слову. Идея не самая хорошая. Неумная и даже неоригинальная. Но больше ничего не остается. Макс должен принять бой, или его отметелят.

Голова и плечи Томми уже исчезли под дверцей, и я вижу, как он подобрался, чтобы одним быстрым движением пролезть внутрь, туда, где сидит маленький, хрупкий, беззащитный Макс. Чтобы его отметелить.

А я стою, как манекен, рядом. Одна часть меня хочет войти сквозь дверь, хочет быть рядом с другом, но Макс не любит, когда кто-то видит его в голом виде и как он какает. И я зависаю, как зависает в трудных ситуациях Макс.

Потом я снова слышу крик, но на этот раз кричит не Макс. Кричит Томми. Он не напуган, как напуган Макс, в его крике нет паники или ужаса. Так кричит человек, который не может поверить в то, что с ним произошло. Томми начинает что-то говорить и одновременно пытается встать на ноги. Он забыл, что над ним дверь, и ударяется о нее спиной. Удар заставляет его закричать снова, на этот раз от боли. Дверца в кабинку распахивается. Я вижу в кабинке Макса, который почти надел брюки, только пока не застегнул молнию и пуговицу. Макс перешагивает через голову Томми.

— Беги! — кричу я.

И Макс бежит. Он наступает Томми на руку, и Томми снова кричит. Макс пробегает мимо меня, он на бегу поддергивает брюки и исчезает за дверью в туалет. Я иду за ним. Вместо того чтобы повернуть налево к своему классу, Макс поворачивает направо и, не останавливаясь, застегивает молнию и пуговицу на брюках.

— Куда ты идешь?

— Я еще не закончил, — говорит Макс. — Может быть, в туалете медсестры уже помыли пол.

— Что случилось с Томми? — спрашиваю я. — Что ты сделал?

— Я накакал ему на голову, — говорит Макс.

— Ты смог какать при другом человеке? — удивляюсь я.

Я не могу прийти в себя. Трудно поверить уже в то, что Макс накакал на голову Томми Свиндену, но то, что он смог покакать в присутствии постороннего человека, — вот это просто фантастика.

— Только одна маленькая какашка, — говорит Макс. — Я почти закончил, когда он влез. — Макс проходит еще несколько шагов по коридору и добавляет: — Я же покакал утром, так что во мне осталось чуть-чуть. Помнишь? Это была добавка.

Макс боялся, что Томми наябедничает на него, так же как он наябедничал про армейский швейцарский нож. Но я знаю, что Томми не станет этого делать. Какой ребенок захочет, чтобы друзья или пусть даже одна учительница узнала, что ему накакали на голову. Томми теперь захочет убить Макса. По-настоящему. Чтобы у Макса сердце остановилось, или как там еще можно убить человека.

Хотя об этом волноваться рано.

Страх смерти Макс вполне может пережить, это не проблемы с Томми Свинденом. Дети все время страшатся умереть, так что для Макса нет разницы бояться, что Томми его придушит или даст по носу. Зато младшеклассника не исключат из школы за то, что накакал на пятиклассника. Такое бывает только в рухнувшем мире.

Я говорю Максу, чтобы он не боялся, неприятностей не будет. Он верит лишь наполовину, но этого достаточно, чтобы он не завис.

К тому же прошло уже три дня, и мы с тех пор не видели Томми. Сначала я подумал, что Томми прогуливает школу, и пошел в класс миссис Паренти, чтобы посмотреть, там он или нет. Томми там был. Он сидел на первой парте, ближе к учительнице, наверное, чтобы она не упускала его из виду.

Не знаю точно, о чем думает Томми. Может, он так обалдел из-за того, что случилось, что решил вовсе об этом забыть. А может, наоборот, разозлился и теперь мечтает, как будет пытать Макса перед тем, как его убить. Так дети на перемене жгут муравьев лупой, вместо того чтобы просто наступить на них своей кроссовкой и раздавить.

Так думает Макс, и хоть я и говорю ему, что он ошибается, но на самом деле, возможно, он прав.

Нельзя накакать на голову такому мальчишке, как Томми Свинден, и думать, будто это сойдет с рук.

Сегодня я видел Грэм. Я прошел мимо нее по пути в столовую. Она помахала мне рукой.

Грэм начинает исчезать.

Не могу поверить.

Когда она помахала рукой, сквозь нее просвечивали ее похожие на иголки дикобраза волосы и широкая белозубая улыбка.