— То есть после не то пятнадцатого, не то шестнадцатого вы ее больше не видели?

— Нет вроде. Не было ее.

— В этот последний раз она была одна?

— Одна. Очень спешила, мы работаем до одиннадцати, а она приехала поздно.

— А как она уезжала, вы видели?

— Нет, я был у главного, там один псих пожаловался… — Парень махнул рукой.

— То есть вы видели, как она приехала, и все?

— Я ж их не рассматриваю, вот когда рядом с машиной, тогда запросто узнаю.

— А если бы вы ее увидели в магазине, вы бы ее узнали?

Парень задумался.

— Ее узнал бы. Красивая девушка, одета нарядно, что-то белое и красный жакет. Я еще подумал, что она любит красное — и машина, и жакет. — Он задумался. И вдруг выпалил: — Видел! Я ее видел! С полной тележкой, ей еще какой-то мужик помогал! Точно! В белом платье и красном жакете! Вы спросили, и я вспомнил!

— Это был тот, с кем она обычно приезжала?

Парень пожал плечами.

— Он проводил ее до машины?

— Не скажу, не заметил. Вы думаете, он ее…

— Пока неизвестно.

— Если бы я знал, что так получится…

— Постарайтесь представить себе… вот они идут вместе, что вы подумали? Это был случайный человек, который помог красивой женщине, или знакомый? Как они держались? Какое чувство вызвали у вас эти двое? Пожалуйста, отвечайте не раздумывая! Вам показалось, что они друзья?

— Нет!

— Они смеялись?

— Нет… подождите! Он что-то сказал, и она засмеялась!

— Сколько ему лет?

— Не знаю… лет сорок, наверное… Я не присматривался!

— Большой?

— Высокий вроде меня. Здоровый.

— Одежда?

— В черном… как поп!

— В рясе?

— Да нет же! В черном… и еще…

— Что? Борода?

— Нет!

— Длинные волосы?

— Нет вроде.

— Что? Серьга? Украшение?

— Нет…

— Цвет волос?

— Не помню.

— Тату на руках? Представьте себе, руки его лежат на поручне тележки… большие? Красные? Белые? Черные?

— Черные! Точно! — обрадовался парень. — В перчатках! Я еще подумал, на хрен это, жара даже вечером!

— Очки?

— Нет, не помню.

— Как он шел?

— Не понял!

— Быстро? Медленно? Переваливался?

Парень задумался. Снова пожал плечами.

— Какого цвета лицо?

— Лицо как лицо, не негр, не с Кавказа…

— Загорелый?

— Не знаю… как-то… не вспомню… Что-то еще…

— Голова? Плечи?

— Не помню.

Федор задал еще с десяток наводящих вопросов, но ничего больше не добился. С тем и уехал.

Он все время думал о Полине. Ему хотелось увидеться с ней, но он выдерживал характер и не звонил в салон — ждал ее звонка. Он представлял, как они увидятся — она согласилась поужинать с ним, — о чем они будут говорить…

— Выставка! — вспомнил он. — Метареализм… Интересно! — Он свернул к центру города.

Синяя с золотом доска сообщала, что художественная галерея работает с одиннадцати. Бросался в глаза стенд с объявлением о выставке всемирно известной художницы Майи Корфу, «уроженки нашего города». Федор посмотрел на часы — было одиннадцать пятнадцать — и дернул ручку. Дверь была заперта. Он дернул еще раз — с тем же результатом. Ему пришло в голову, что люди совершают массу нерациональных поступков, вроде того, который совершил сейчас он сам, пытаясь еще раз открыть запертую дверь. Что это? Нежелание смириться с результатом? Упрямство? Надежда на «вдруг»? Он снова дернул, посильнее, вложив в свой жест всю досаду и раздражение, и — о чудо! — дверь распахнулась! Что-то там в ней заедало. Мелодично звякнул китайский колокольчик.

Он вошел в большой светлый зал. Дежурная, молодая женщина, доедая на ходу, выскочила из подсобки. Федор поздоровался. Бросался в глаза стенд со знакомым уже объявлением и фотография художницы на стене рядом. Майя Корфу сидела на парапете не то моста, не то низкой ограды и смотрела на зрителя с легкой улыбкой. Фотография удачно передавала ощущение движения — в фигуре женщины была динамика: шла, присела, сняла соломенную шляпу, держит ее в руке, щурится на солнце, ветерок шевелит длинные светлые волосы и подол пестрого платья…

— Майя Корфу — наша землячка, — с гордостью сказала дежурная, проглотив кусок. — Согласилась привезти картины, она живет в Италии. Замечательная художница, сильная, необычная, заставляет задуматься. И как человек просто удивительная! Простая, нос не дерет, не то что наши, цены себе не набивает. Пожалуйста, знакомьтесь с экспозицией, а если будут вопросы, спрашивайте, я здесь.

— Как вас зовут? — спросил Федор.

— Светлана.

— Спасибо, Светлана. Если будут вопросы, обязательно спрошу. А вам ее картины нравятся?

— Очень! Они такие необыкновенные! Сразу чувствуешь западную школу. Хотя не все понятно и… — Она запнулась. — Ну, это вроде магии, просто душу переворачивают. Но есть и радостные! Мне нравятся цветы, например, и пейзажи, очень необычные.

Цветы, пейзажи, люди и неизвестно что — так примерно Федор, склонный к систематизации и аналитике, разложил по полочкам творчество Майи Корфу.

Он переходил от полотна к полотну, всматривался внимательно, пытаясь понять. Понять содержание можно было по-разному, субъективно, в силу характера — пессимисты видели одно, оптимисты — другое. Единого смысла, универсального для всех, не было. На то и метареализм, чтобы не было. Искажение реальности, искусство на грани подсознания, полусон, полуявь, фобии, детские страхи, сны… Зазеркалье .

Он постоял у картины с растением, в котором не было ничего растительного, изображено скорее животное, причем хищное, плотоядное. Из черно-красного громадного с рваными краями колокольчика торчал мощный мясистый стержень густо-красного насыщенного тона, до оторопи напоминающий фаллос. «Amorphophallus» было написано на табличке. Что такое аморфофаллус ? Тропический цветок? Кактус? Бесформенный фаллос?

Лиловое поле, зеленоватое небо, черный куб с открытой дверью… «Часовня». Эта картина вызывала чувство опасности и обреченности, открытая дверь притягивала.

Женщина в белой одежде с запрокинутой головой, стоящая спиной к зрителю. Из сине-голубого неба на нее несется серая каменная сфера — движение ее неотвратимо, она покрыта рытвинами и трещинами, залетела из немыслимой глубины времени и пространства… Удивительный диссонанс между неподвижной фигурой женщины и стремительно приближающейся глыбой… «Melancholia».